сана священника своей епархии, совершившего преступление, то эту задачу должен взять на себя епископ Авилы или же другой, назначенный им епископ.

Может показаться, что Торквемаду фактически сместили и что Санчес де ла Фуэнте стал вышестоящим лицом. Если и так, то это превосходство, конечно же, было лишь номинальным. Несмотря на это, Торквемада оставался главой и вдохновителем святой палаты в Испании, верховным судьей и законодателем; мы увидим это, когда дойдем до рассмотрения его последних «Указаний», опубликованных в 1498 году.

Несмотря на меры, предпринятые папой с целью смягчения суровости инквизиции и приведения ее в более разумные границы, поток приходящих в Рим жалоб не иссякал.

Назначение помощников великого инквизитора вовсе не ограничило юрисдикцию инквизиции, как это было задумано, а даже расширило ее. Теперь инквизиторы зашли так далеко, что сами продавали конфискованную собственность и распоряжались ею; прежде этим занимались чиновники королевской казны. Этого Фердинанд уже не мог стерпеть. Там, где соображениям гуманности и доводам политической целесообразности не удалось обуздать его фанатизм, алчность легко одержала победу. Итак, мы наконец видим, как сам король обращается к папе с жалобой на деспотизм суда, наделенного понтификом большей властью и влиянием, чем те, которыми обладает монарх в собственном королевстве. Ответом на его обращения стала булла, изданная в феврале 1495 года и приказывавшая инквизиторам под страхом отлучения воздерживаться от подобных действий и никогда не прибегать к ним, кроме как с позволения короля. Полномочия судить инквизиторов в случае мошенничества или нарушения законов в таких делах возлагались на знаменитого Франсиско Хименеса де Сиснероса[472]. Этот человек, которого называли испанским Ришелье, поднялся от весьма скромной жизни босоногого нищенствующего монаха до великолепия сана его преосвященства, примаса Испании – на этой должности он сменил кардинала Мендосу, умершего в 1495 году.

В следующем году Торквемада покинул королевский двор, где он в течение десяти лет был фигурой, уступавшей в значимости лишь самим монархам. Став инвалидом из-за подагры, он удалился в свой монастырь в Авиле[473]. Там он жил, отойдя от дел, – худой старик 76 лет, ослабленный и измученный телесными недугами, но полностью сохранивший энергию и силу ума и духа; суровость его оставалась прежней, а совесть была совершенно чиста благодаря убежденности в том, что он отдал все лучшее в себе – и всего себя – служению своему Богу.

Но даже теперь он отошел от дел всего лишь физически. Его внимание по-прежнему было сосредоточено на инквизиции, он был полностью поглощен ее делами. Мы видим, как он до последнего активно руководит деятельностью трибунала веры.

Весной 1498 года Торквемада призвал главных инквизиторов королевства в монастырь Святого Фомы в Авиле, чтобы они вместе с ним могли сообща подготовить издание новых указов, пресекавших злоупотребления, вкравшиеся в управление правосудием святой палаты, доказавшие недостаточность его указов 1484, 1485 и 1488 годов. Эти четвертые по счету «Указания» Торквемады были опубликованы 25 мая 1498 года. В них содержится довольно много того, что словно бы рассчитано на смягчение суровости более ранних указов, но в большинстве случаев это иллюзорное впечатление. Рассмотрим же кратко 16 статей, из которых состоят эти «Указания».

Первые три предусматривают следующее: (I) из двух инквизиторов, назначенных в каждом суде, один должен быть законоведом, а второй – богословом, и они должны вести дела лишь совместно, принимая решения о тюремном заключении, пытке или оглашении свидетелей; (II) инквизиторы не должны позволять своим чиновникам носить оружие в тех местах, где это запрещено; (III) никто не должен подвергаться аресту без достаточных доказательств его вины, а все дела должны рассматриваться как можно скорее, а не откладываться в надежде обнаружить дополнительные основания для приговора.

Последний пункт лишь повторяет более ранний, который мы приводили выше; исходя из этого повторения, можно предположить, что прежняя формулировка того же приказа не получила должного внимания и внедрения. Оговорка о том, что арест должен производиться лишь при наличии достаточных доказательств вины, не так великодушна, как может показаться. Она зависит от того, что инквизиторы сочтут «достаточным доказательством», и это показывает правоприменительная практика святой палаты: обвинение со стороны злого или недоброжелательного человека, или признание, вырванное у какого-нибудь несчастного под пыткой, считалось «достаточным доказательством», оправдывающим арест и все, что следовало за ним. Чтобы устранить пристрастный характер этой оговорки, потребовалось бы аннулировать указ, который объявлял «неполное» доказательство достаточным основанием для возбуждения дела.

Очень милосердна в своих формулировках статья IV, говорящая, что в судебных делах против умерших инквизиторы должны сразу выносить оправдательный приговор, если отсутствуют полные доказательства преступления, и не затягивать дело в надежде обнаружить новые улики, поскольку судебные отсрочки очень вредны для детей, не имеющих возможности заключить брак, пока подобное дело находится sub judice[474]. Однако данная статья появилась с опозданием, когда обильный урожай с состоятельных мертвецов уже был благополучно собран. Кроме того, никакие условия не могли смягчить чудовищную жестокость документа, приказывавшего эксгумировать и сжигать останки умерших вместе с их чучелами и обрекать их детей или внуков на нищету и лишение гражданских прав, даже если было известно, что покойный умер раскаявшимся и утешенным Святым причастием – вследствие чего, согласно их вере, инквизиторы считали его спасенным.

Статья V предписывает в случаях, когда у суда недостаточно денег на жалованье, не налагать дополнительные финансовые взыскания, кроме тех, которые были бы наложены, если бы у суда были средства. Только представьте себе: идеи справедливости восторжествовали в суде, которому потребовался указ, чтобы регулировать взыскания в соответствии со свершенным преступлением, а не с потребностями суда в деньгах на тот момент!

Столь же поучительна статья VI, указывающая, что тюремное заключение и телесные наказания не должны заменяться на штрафы и что только главные инквизиторы имеют полномочия освобождать преступников от ношения санбенито и реабилитировать детей еретиков, чтобы те имели свободу в вопросах одежды и выбора занятий. Как подчеркивает Льоренте[475], само существование этого указа свидетельствует о тех злоупотреблениях, в которых были виновны инквизиторы, желавшие увеличить свои и без того значительные доходы.

Статья VII полностью пропитана духом инквизиторской безжалостности. В ней инквизиторов предупреждают о том, чтобы они проявляли осмотрительность в допущении к примирению с церковью тех, кто признал вину после ареста, поскольку с учетом количества лет, прошедших с учреждения инквизиции, неподчинение таких лиц суду можно считать установленным.

По поводу статьи VIII, предписывающей инквизиторам подвергать лжесвидетелей публичным физическим наказаниям, Льоренте дает особенно интересный комментарий:

«Чтобы как следует понять эту статью, необходимо осознать, что существовало два способа стать лжесвидетелем: либо оклеветать кого-то, либо отрицать осведомленность о еретических словах или поступках, о которых человека могут спрашивать