class="v">И ты играла в темной зале

С открытой дверью на балкон,

И пела грусть твоей рояли

Про невозвратный небосклон,

Что был над садом – бледный, ровный,

Ночной, июньский, – тот, где след

Души счастливой и любовной,

Души моих далеких лет.

〈1907 – 16.VII.16〉

«Мне вечор, младой, скучен терем был…»

Мне вечор, младой, скучен терем был,

Темен свет-ночник, страшен Спасов лик.

Вотчим-батюшка самоцвет укрыл

В кипарисовый дорогой тайник!

А любезный друг далеко, в торгу,

Похваляется для другой конем,

Шубу длинную волочит в снегу,

Светит ей огнем, золотым перстнём.

24. I.16

Дурман

Дурману девочка наелась,

Тошнит, головка разболелась,

Пылают щечки, клонит в сон,

Но сердцу сладко, сладко, сладко:

Все непонятно, все загадка,

Какой-то звон со всех сторон:

Не видя, видит взор иное,

Чудесное и неземное,

Не слыша, ясно ловит слух

Восторг гармонии небесной —

И невесомой, бестелесной

Ее довел домой пастух.

Наутро гробик сколотили.

Над ним попели, покадили,

Мать порыдала… И отец

Прикрыл его тесовой крышкой

И на погост отнес под мышкой…

Ужели сказочке конец?

30. I.16

Сон

По снежной поляне,

При мглистой и быстрой луне,

В безлюдной, немой стороне,

Несут меня сани.

Лежу как мертвец,

Возница мой гонит и воет,

И лик свой то кажет, то кроет

Небесный беглец.

И мчатся олени,

Глубоко и жарко дыша,

В далекие тундры спеша,

И мчатся их тени —

Туда, где конец

Страны этой бедной, суровой,

Где блещет алмазной подковой

Полярный Венец, —

И мерзлый кочкарник

Визжит и стучит подо мной,

И Бог озаряет луной

Снега и кустарник.

30. I.16

Цирцея[93]

На треножник богиня садится:

Бледно-рыжее золото кос,

Зелень глаз и аттический нос —

В медном зеркале все отразится.

Тонко бархатом риса покрыт

Нежный лик, розовато-телесный,

Каплей нектара, влагой небесной,

Блещут серьги, скользя вдоль ланит.

И Улисс говорит: «О Цирцея!

Все прекрасно в тебе: и рука,

Что прически коснулась слегка,

И сияющий локоть, и шея!»

А богиня с улыбкой: «Улисс!

Я горжусь лишь плечами своими

Да пушком апельсинным меж ними,

По спине убегающим вниз!»

31. I.16

«На Альпы к сумеркам нисходят облака…»

На Альпы к сумеркам нисходят облака.

Все мокро, холодно. Зеленая река

    Стремит свой шумный бег по черному ущелью

К морским крутым волнам, гудящим на песке,

    И зоркие огни краснеют вдалеке,

Во тьме от Альп и туч, под горной цитаделью.

31. I.16

У гробницы Виргилия

Дикий лавр, и плющ, и розы,

Дети, тряпки по дворам

И коричневые козы

В сорных травах по буграм,

Без границы и без края

Моря вольные края…

Верю – знал ты, умирая,

Что твоя душа – моя.

Знал поэт: опять весною

Будет смертному дано

Жить отрадою земною,

А кому – не все ль равно!

Запах лавра, запах пыли,

Теплый ветер… Счастлив я,

Что моя душа, Виргилий,

Не моя и не твоя.

31. I.16

«Синие обои полиняли…»

Синие обои полиняли,

Образа, дагеротипы сняли —

Только там остался синий цвет,

Где они висели много лет.

Позабыло сердце, позабыло

Многое, что некогда любило!

Только тех, кого уж больше нет,

Сохранился незабвенный след.

31. I.16

«Лиман песком от моря отделен…»

Лиман песком от моря отделен.

Когда садится солнце за Лиманом,

Песок бывает ярко позлащен.

Он весь в рыбалках. Белым караваном

Стоят они на грани вод, на той,

Откуда веет ветром, океаном.

В лазури неба, ясной и пустой,

Та грань чернеет синью вороненой

Из-за косы песчано-золотой.

И вот я слышу ропот отдаленный:

Навстречу крепкой свежести воды,

Вдыхая ветер, вольный и соленый,

Вдруг зашумели белые ряды

И, стоя, машут длинными крылами…

Земля, земля! Несчетные следы

Я на тебе оставил. Я годами

Блуждал в твоих пустынях и морях.

Я мерил неустанными стопами

Твой всюду дорогой для сердца прах:

Но нет, вовек не утолю я муки —

Любви к тебе! Как чайки на песках,

Опять вперед я простираю руки.

6. II.16

Зеркало

Темнеет зимний день, спокойствие и мрак

Нисходят на душу – и все, что отражалось,

Что было в зеркале, померкло, потерялось…

Вот так и смерть, да, может быть, вот так.

В могильной темноте одна моя сигара

Краснеет огоньком, как дивный самоцвет:

Погаснет и она, развеется и след

Ее душистого и тонкого угара…

Кто это заиграл? Чьи милые персты,

Чьи кольца яркие вдоль клавиш побежали?

Душа моя полна восторга и печали —

Я не боюсь могильной темноты.

10. II.16

Мулы

Под сводом хмурых туч, спокойствием объятых, —

Ненастный день темнел и ночь была близка, —

Грядой далеких гор, молочно-синеватых,

На грани мертвых вод лежали облака.

Я с