Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рамчандра встал на колени у могилы.
– Прости, что завидовал тебе, – сказал он. – Если мы встретимся в следующей жизни, ты снова будешь царем, а я – твоим верным псом.
Он поклонился, коснувшись лбом рыхлых, сырых комьев, затем медленно встал и посмотрел на Тамару. Она знала этот взор – темный, ясный, скорбный – и не могла поднять глаз, произнести хоть слово. Пришел ее черед горевать. Рамчандра прошел к ней через могилу, точно пересек обычную дорожку, и заключил Тамару в объятья, чтобы та поплакала. Когда самые бурные потоки слез пролились и она немного пришла в себя, Рамчандра медленно повел ее по узкой, наполовину заросшей тропке сквозь разноцветное великолепие леса обратно в деревню.
– Мертвых лучше сжигать на костре, – заметил Рамчандра. – Так душа быстрее обретает свободу.
– Земля лучше, – осевшим голосом тихо пробормотала Тамара.
– Хочешь, свяжемся с базой на Анкаре, попросим нас забрать?
– Не знаю.
– Спешки нет, решим позже.
Роскошные цвета ламабовых деревьев то плыли перед ее глазами, то вновь делались четкими, а потом опять растекались. Тамара без конца спотыкалась, хотя Рамчандра ласково, но крепко держал ее за руку.
– Мы могли бы довести до конца то, зачем сюда прилетели.
– Исследовать этнологию снов…
– Снов? Ну нет. Здесь все реально. Гораздо реальнее, чем хотелось бы.
– Со снами всегда так.
Через три дня они, как обычно, вышли на связь с Анкарой, внутренней планетой, где располагалась центральная база, координировавшая работу всех экспедиционных групп в звездной системе Чудри. В соответствии с кодексом Этнографической службы, доложили о гибели Боба: «Нелепая случайность. Виновных нет». Выслать за ними челнок не просили.
Жизнь в Гамо текла по-прежнему. Женщины Среднего Возраста не обсуждали с Тамарой смерть Боба, однако на протяжении нескольких вечеров старуха Бинира усаживалась перед входом в Тамарину хижину и пела ей всю ту же негромкую сверчковую песню. Один раз Тамара видела, как две юные танцовщицы колханы повесили на дверь опустевшего жилища Боба гирлянду из цветов; Тамара направилась к ним, но они, хихикая, убежали. Вскоре Молодые мужчины подожгли хижину – намеренно или по неосторожности, неизвестно; она сгорела дотла, а через неделю от нее не осталось и следов. Рамчандра проводил дни и ночи в обществе Стариков Гамо и Гунды, пополняя и без того солидный объем собранных материалов в области лингвистики и мифологии. Танцовщицы колханы все так же раскачивались, выстроившись в длинные цепочки, исполнительницы живоа скакали, потряхивая упругими крепкими грудями, хор тянул свое «А-ие, ие, а-ие, ие», а лесные полянки за танцевальной площадкой в вечерней полумгле кишели совокупляющимися парочками. Мужчины возвращались с охоты, гордо неся шесты, на которых болтались подстреленные сино, напоминавшие молочных поросят с тупыми кривыми клыками. На двенадцатую ночь после смерти Боба Рамчандра пришел к Тамаре. Она пыталась читать, но толку было не больше, чем если бы она смотрела на чистый лист; у нее раскалывалась голова, и все казалось бессмысленным. Все потеряло смысл. Он остановился у входа – стройный, темный силуэт, – и она посмотрела на него мутным взглядом. Он начал говорить какую-то чепуху об одиночестве, а потом, окутанный сумраком, произнес:
– Это похоже на огонь. Ты как будто горишь на костре, только вместе с тобой сгорает и душа…
– Входи, – сказала Тамара.
Несколько вечеров спустя они лежали и разговаривали в темноте, а мелкий дождь в компании ветра вздыхал в лесу и стучал по тростниковой крыше у них над головами.
– С первого взгляда, – промолвил он. – Честное слово, с того самого дня, когда мы познакомились в столовой на Анкаре.
Тамара засмеялась:
– А по твоему виду я бы не сказала, что…
– Я был зол! Не хотел себе признаваться. «Нет, нет и нет! – твердил я. – Хватит с меня жены, такое не случается с мужчиной дважды. Я буду хранить память о ней».
– Ты и хранишь, – пробормотала Тамара.
– Это так. Теперь я могу сказать «да» и ей, мысленно, и тебе, потому что ты рядом. Тамара, ты дала мне свободу, твои руки меня освободили. И связали. Накрепко, так, что уже не вырваться. Я никогда не перестану тебя желать и не желаю переставать…
– Все стало так просто. Что мешало нам раньше?
– Мой страх. Ревность.
– Ревность? К Бобу?
– Да. – Он поежился.
– О Рам, я никогда… Ты с самого начала…
– Заблуждение, – шепнул он. – Наваждение…
Его тепло согревает ее, всю, целиком, а Бобу холодно там, в стылой могиле. Огонь лучше земли.
Она проснулась; он гладил ее по волосам и щеке, успокаивал.
– Спи, спи, Тамара, все хорошо, – приговаривал он чуть охрипшим от сна и нежности голосом.
– Что? Разве я…
– Тебе приснился плохой сон.
– Сон. Нет, нет, не плохой, просто… странный.
Дождь прекратился, свет гигантской планеты, поблекший от влаги и просеянный облаками, проникал в хижину легким туманом. В этой сероватой дымке Тамара едва могла различить острые очертания носа Рамчандры и темную массу его волос.
– Что тебе снилось?
– Юноша, молодой мужчина, нет, все-таки паренек лет пятнадцати. Он стоял передо мной и как бы заполнял всю комнату, так что я не могла ни обойти его, ни пройти мимо. Обычный такой мальчишка, по-моему, в очках. Он смотрел на меня – без всякой угрозы, просто смотрел и даже как будто не видел и при этом повторял: «Бил меня, бил меня». Я не понимала, о ком он, и переспрашивала: «Кто? Кто тебя бил?» Но он все повторял свое: «Бил меня. Бил меня».
– Бил меня… Интересно, – сонным голосом пробормотал Рам. – Бил меня… Меня бил… Билл.
– Да! «Меня зовут Билл» – вот что он говорил.
– Ох, – выдохнул Рамчандра, и Тамара почувствовала, как его расслабленные мышцы напряглись.
После смерти Боба она перестала доверять ндифа, то есть не каждому туземцу по отдельности, а всему их миру, и держалась настороже, опасаясь новой беды. Она резко вскинула голову – посмотреть, не вошел ли кто в хижину, потом спросила:
– Что случилось?
– Ничего, – отозвался Рамчандра.
– Рам?
– Все в порядке, спи. Ты говорила с богом.
– Во сне?
– Да. Он назвал тебе свое имя.
– Билл? – Тревога улеглась, хотелось спать, и,
