бросил короткое заклятие, и магическая сущность «сит-эстеля» подалась, как раскаленный металл, готовый принять любую форму; ладонь мага, державшая амулет, онемела, точно набитая песком перчатка. Связующие чары плотно охватили, оплели «сит-эстель», он рассыпался на тысячу осколков и тут же собрался снова, вспыхнул голубоватым свечением… и тошнотворной ржаво-желтоватой болью, рожденной ошейником. Раскаленная игла, предсказуемо вонзившаяся магу в затылок, оказалась даже острее, чем он предполагал — и согнула его дугой, и швырнула боком на край стола, полуослепшего и уверенного, что череп его сейчас хрустнет изнутри, как гнилая луковица…

Гарх в ужасе бросился к нему.

— Что? Ну что?.. Я же говорил!..

— Тише! Прекрати… квохтать! — Шарки медленно переводил дух. Он подождал, пока уляжется тошнота, перед глазами прояснится, а сердце перестанет метаться в груди, как перепуганная курица. Голова волшебника, против всех ожиданий, осталась на плечах, а мысли были ясны и холодны, как морозное утро. Он осторожно, стараясь не делать резких движений, чтобы не побеспокоить Господина Ошейника, сполз в кресло и дрожащим пальцем указал на отброшенный в сторону амулет. — Дай… сюда.

Ворон, неодобрительно ворча про себя, с опаской, точно боясь обжечься, поддел закатившийся под стол «сит-эстель» когтем, сжал в лапе и передал Саруману. Белый маг положил воссоединенный амулет перед собой, медленно провел пальцем по переплетению рун.

— Надо… взглянуть, что там.

Гарх мрачно молчал. Но не вмешивался — знал, что это бесполезно… Нахохлившись, сердито следил за Саруманом — тот сидел, нагнувшись над столом, накрыв амулет ладонями, чуть подавшись вперед и склонив голову к плечу, точно прислушиваясь к чему-то, для слуха Гарха неслышимому и недоступному. «Сит-эстель» тускло посверкивал сквозь его пальцы.

Да, амулет действительно изготовлен был из галворна и имел едва уловимый магический венец, видевшийся Саруману словно бы многоцветным радужным ореолом. Этот ореол дрожал и менял очертания, точно язычок пламени, то разгораясь ярче, то чуть меняя цвет, то свиваясь нитью — странной бесконечной нитью, за чьими извивами было трудно уследить: они переливались друг в друга, переплетались сложно и причудливо, создавая путаную волшебную вязь, не имея ни начала, ни конца. Как он тогда говорил Гэджу: «Вот и с заклятием, скрепляющим ошейник, примерно то же самое, оно кажется незатейливым и простым, но… вывернуто на сто восемьдесят градусов, и оттого таит в себе много неожиданностей и причудливых казусов». Такая вот выкрученная магия в выкрученном мире… Впрочем, если бы удалось найти место «сцепки» и «вывернуть» эту ленту назад…

Саруман досадливо смахнул рукой стекающий по лицу пот. Ошейник жег его, как докрасна раскаленный, но Шарки отчаянно пробивался сквозь боль, словно через пылающее горнило, и ему казалось, что вот-вот он нащупает в заклятии слабое место. Радужная нить мерцала перед ним, указывая «дорогу», главное было — не потеряться, не заплутать в хитросплетениях заклятья, не сбиться с пути… Возможно ли создать «отражение», «зеркало», ухватить эту радугу в фокус и направить чары ошейника против него самого… или, скажем, просто использовать заклятие ошейника в качестве «линзы»? Прогнать через неё этот многоцветный спектр, собрать радугу в единый белый и ясный луч, а потом…

А потом в Башне, конечно, совершенно не обратят внимания на этот творящийся буквально под носом магический произвол… Ладно, леший с ними!

Сарумана обуял нездоровый азарт. Интересно, кто окажется быстрее — он, или вездесущие сауроновы приспешники?

Всё равно дело уже зашло слишком далеко…

Маг обеими руками взялся за ошейник.

Когда-то давно, там, в ущелье Туманных гор, он пытался нащупать ключевые точки запирающего заклятия и взломать их — но в тот момент ему совершенно не на что было опереться в своих попытках, не понять было сущность коварной магии, а сейчас структура сторожевых чар прояснялась, медленно проступала в глубине радужного свечения — так под лучом света сквозь тёмную толщу воды проступает то, что до сих пор было надёжно ухоронено и скрыто на дне. Колдовской ореол «сит-эстеля» был этим светлым лучом — он обнажал и проявлял остов заклятия, подсказывал магу верное направление, точно стрелка компаса, не давал свернуть с правильного пути, не позволял рассеять Силу впустую, неодолимо увлекал за собой…

И все же чего-то не хватало. Медленно, но верно Саруман распутывал нити заклятия, подбираясь к его сердцу — к основе; вот уже опали, как сухие листья, затейливые извивы, и лег перед магом упорядоченной системой срединный «узел», и показался сам «замо́к», к которому надлежало подобрать последний, самый важный, самый необходимый «ключик»…

Саруман вдруг понял, что не сможет этого сделать. Чего-то не имелось.

Чего? Белый маг не знал.

Он был уверен, что прошел магический путь, указанный амулетом, до конца — но что-то упустил, не заметил, какую-то крохотную деталь. Покровы были сняты, нити распутаны, и открылся защитный слой, зеленоватым светом вспыхнули проступающие сквозь металл ошейника сторожевые руны, и «замо́к», самое ядро заклятия предстало перед магом во всей своей первозданной красоте — вот только к этому «замку» не было ключа. Ни ключа, ни отмычки, совершенно ничего…

Саруман заскрипел зубами. С трудом укротил рвущийся из груди истерический смех.

Что он упустил?

«Эта штука задушит тебя, если вздумаешь улизнуть…» Не то.

«Дальше ста ярдов от орков не отойдешь…» Нет, нет, не то!

«…образует ленту, у которой только одна сторона…» Уже было. Не то.

Что?

Он вздрогнул и вдруг очнулся — от того, что кто-то яростно долбанул его молотком по плечу. Нет, не молотком, а клювом — перед ним на столе внезапно оказался Гарх, взъерошенный и испуганный; ворон так отчаянно щипал мага за плечо, царапал когтями за руку и тянул за бороду, точно от результатов этих усилий зависела его жизнь.

— Очнись… Да очнись ты! Саруман! Слышишь? Стучат. Стучат!

В голосе ворона был даже не ужас — настоящая паника…

Где-то под окном длинно всхрапнул конь. В дверь действительно кто-то властно загрохотал кулаком, — видимо, не в первый раз, — с такой силой, что крепкая створа заходила ходуном. Хворые и страждущие обычно так не стучат… Саруман вдруг заметил, что в каморке стоит мертвый холод — вероятно, от того, что погас огонь в очаге, а от стен словно бы исходила стужа, зимняя, гибельная, и поднимался от пола холодный удушливый страх, обволакивал все вокруг, как въедливый болотный туман.

— Открывай, или я вышибу дверь, — сказал голос с порога. Негромкий и шелестящий, но отчетливо слышимый в зависшей вокруг тягостной тишине. Слишком причудливо звучащий, слишком всепроникающий, слишком нечеловеческий.

Шарки сразу его узнал.

***

Телега, скрипя деревянными суставами, остановилась у стены приграничной крепостицы. Здесь все так же сновали