— Верни Кольцо, с-сволоччь… Верни-и!.. Ты… пожалеешшшь…

Шелестящий голос назгула был страшен — начавшись с неслышного шепота, он поднялся почти до пронзительного, невыносимого человеческим ухом визга, и вновь упал до неразборчивого сдавленного шипения — но слышались в этом ужасающем полувопле-полустоне не столько ярость и угроза, сколько страдание и тоска… Саруман не дрогнул и не отступил, он был пьян от осознания вновь обретенной Силы — так горький выпивоха после вынужденного воздержания хмелеет от одного только запаха вожделенного зелья, — и голова у него шла поистине кру́гом, тело было лёгким, как будто налитым горячими пара́ми, даже боль в раздавленных пальцах притупилась до степени совершенно ничтожной и не стоящей никакого внимания.

— Пожалею, да ну? Ты думаешь, я боюсь тебя и твоего хозяина, мерзкая ты тварь? На́, подавись! — Кольцо потяжелело в его руке, оплетенное нитями развоплощающих чар. Саруман швырнул его в Кхамула, точно тяжёлый камень, и назгул взвыл еще ужаснее, чем раньше, если только это было возможно; вопль его поднялся до самого высокого замкового шпиля и, должно быть, заставил содрогнуться до основания всю Крепость. Назгульское кольцо вспыхнуло, всосалось в поднявшийся перед Саруманом сгусток Тьмы, черный, как дыра в ткани мироздания; он секунду-другую висел в воздухе, распространяя вокруг холод и страх — но какие-то для Белого мага зыбкие и малоубедительные, — потом поднялся выше и исчез, бесследно истаял под потолком, рассеялся бесцветным призрачным дымом. Траурное одеяние назгула упало на пол, пустое, как сброшенная змеиная кожа, негромко звякнул о камни стальной меч в тёмных ножнах.

Белый маг тяжело перевел дух. Вот и все… Все было кончено. Поле боя в этой недолгой схватке осталось за ним.

Но почивать на лаврах было некогда.

— Надо убираться! — подал голос из-под стола благоразумный Гарх. — Сейчас здесь будут другие…

С этим спорить не приходилось.

— Ты прав. Кочерги на всех не хватит. — Саруман, секунду поразмыслив, поднял оставшийся на память от Кхамула тяжелый плащ с капюшоном и набросил его на плечи, привесил к поясу меч — пренебрегать оружием определённо не следовало. Окинул взглядом тёмную каморку, торопливо пошарил по полкам и ящикам стола, пряча в поясную сумку и рассовывая по карманам какие-то заметки и записи.

— Быстрее! — Гарх с тревогой оглядывался, нетерпеливо подскакивая на краю стола. Ему казалось, будто он уже слышит воинственные клики, бряцанье оружия и топот приближающихся врагов… доносящийся, впрочем, не столько из недр Крепости, сколько из дремучих уголков его не на шутку разыгравшегося воображения. Обитатели Замка были слишком привычны к жутким назгульским воплям и слишком старались держаться от визгунов подальше, чтобы без прямого приказа, на свой страх и риск заинтересоваться происходящим.

— Успеем, — процедил Саруман. И отрывисто усмехнулся: — Пусть-ка попробуют меня сейчас задержать, я им за все хорошее уплачу с процентами. А господин Кхамул нас в ближайшее время не побеспокоит… кстати, он любезно предоставил нам в пользование не только свое снаряжение, но и коня.

***

Черный, как смоль, жеребец назгула действительно все так же стоял, привязанный к столбику крыльца — он был ладный и крепкий, самый что ни на есть живой и настоящий, из плоти и крови. Он покосился на мага безо всякой приязни, ударил копытом и тревожно всхрапнул, когда Саруман сделал попытку к нему приблизиться.

— Спокойнее, дружище, — пробормотал Шарки. — Здесь все свои. Или от меня в недостаточной мере разит мертвечиной?

Кутаясь в назгульский плащ, он поднял руку, успокаивая коня — тот, приплясывая, шарахнулся в сторону, но все же, кося глазом, позволил Саруману подойти ближе. Бормоча что-то бессмысленно-убаюкивающее, маг ласково коснулся жёсткой чёрной гривы, провел по ней рукой раз и другой. Жеребец как будто призадумался; во всяком случае, перестал свирепо сверкать глазами, скалить зубы и выбивать копытом искры из булыжной мостовой. Белый маг отвязал поводья, всунул свои пожитки в седельную сумку и, вдев ногу в стремя, поднялся в седло. В следующий миг он чуть не вылетел на дорогу — жеребец яростно взбрыкнул и взвился на дыбы, чуя чужака; какие-то проходящие мимо орки (леший бы их побрал!) в панике шарахнулись к стене, уверенные, что шальному назгулу ни с того ни с сего пришло в голову затоптать их конем. Саруман взвыл, как истинный призрак; он держался в седле крепко, натянув поводья, показывая, что с ним шутки плохи, и мало-помалу ему удалось совладать со строптивой скотиной и даже, кажется, внушить ей некоторое доверие. Жеребец, храпя, присмирел, наконец встал на все четыре ноги и, закусив удила, пустился с места в галоп — прочь со двора, к воротам.

Подковы звонко застучали по мостовой.

Орки и «козявки» испуганно шарахались к стенам, освобождая дорогу закутанной в плащ фигуре на вороном коне, следом за которой летел мрачный черный ворон. Расплескалась брызгами попавшаяся на пути лужа, грохот копыт эхом прокатился под сводами подвратного тоннеля; конь назгула вихрем промчался в открытые — пока еще открытые! — ворота, миновал подъемный мост и во весь опор поскакал по дороге, ведущей на север, к лесу.

— Мы вырвались! — захлебываясь не то от восторга, не то от плещущего через край волнения прокаркал Гарх.

— Рано радуешься, — оборвал Саруман. — Это не последний рубеж.

Интересно, спросил он себя, когда весть о том, что произошло, дойдет до Башни? Как быстро Саурон вышлет погоню?

Придерживая рукой край капюшона, он украдкой огляделся. Ему показалось, что чуть в отдалении мелькнула фигурка всадника на таком же черном коне, но он не приглядывался — некогда ему было приглядываться, жеребец Кхамула оказался горяч и норовист, и Саруману приходилось направлять все усилия на то, чтобы только удержаться в седле. Дорога стремительно уносилась назад, конь мчался, обгоняя запряженные мулами и волами телеги и повозки, справа мелькнула длинная череда бараков, впереди показался рубеж Дол Гулдура и стена приграничной крепостицы, в тени возле неё суетились люди — там уже получили приказ закрыть ворота? Или — что?

— Прочь с дороги!

«Крысюки», орки, снаги, встречающиеся на пути, в ужасе бросались в стороны — они принимали мага за назгула, и преградить ему путь никто не осмеливался. Но вот сбоку накатила волна холода, из улицы, тянущейся вдоль бараков, выскочил всадник на вороном коне, за ним — еще один, они мчались быстро, целенаправленно, Саруману наперерез… Значит, в Башне уже подняли тревогу…

Пряча лицо под капюшоном, Белый маг приподнялся на стременах и воздел руку, указывая влево, вдоль стены, словно сам гнался за кем-то, только что улизнувшим в том направлении. Он сомневался, что эта