им, что если бы они учились играть на скрипке, то в пересчете на почасовую оплату уроки стоили бы им еще больше. К несчастью, еще до конца войны эти великие теоретики освоили покер, и вечерние подсчеты стали, с моей точки зрения, менее привлекательными[2385].

А Роберт Уилсон, руководитель группы циклотронной программы, бывший членом городского совета, обнаружил, что, несмотря на все проверки персонала, которые проводили при найме службы безопасности, а также на патрули военной полиции, на Холме имелись и еще более незамысловатые развлечения:

Из множества проблем, которые возникли перед нами за то время, что я входил в состав совета, больше всего мне запомнился тот случай, когда военная полиция, которая охраняла территорию, решила запретить доступ к одному из женских общежитий. Они рекомендовали нам закрыть общежитие и уволить его обитательниц. К нам пришла группа плачущих девушек, просивших этого не делать. Еще более настойчиво требовала не закрывать общежитие группа решительных молодых холостяков, выступивших в поддержку девушек. Оказалось, что девушки получали неплохую прибыль, удовлетворяя насущные потребности молодых людей за известную плату. Военные вполне могли войти в их положение до тех пор, пока дело не дошло до распространения заболеваний, после чего они и вмешались. К тому времени, когда мы разобрались с этим вопросом, – а мы решили оставить все, как было, – я стал физиком значительно более искушенным, чем намеревался за несколько лет до того: тогда решение заниматься физикой не слишком сильно отличалось от принятия духовного сана[2386].

Обитатели «почтового ящика 1663», как семейные, так и холостые, были людьми молодыми и здоровыми; у них рождалось столько детей, что Гровс приказал – то ли военному коменданту территории, то ли директору лаборатории; в воспоминаниях разных людей встречаются оба варианта этой истории, – остановить этот потоп. Оппенгеймер – если это был Оппенгеймер – отказался выполнять этот приказ. У него были на то веские основания: 7 декабря 1944 года его жена Китти родила ему второго ребенка, дочь Кэтрин, которую все звали Тони. Посмотреть на ребенка начальника хотело столько народу, что в больнице на ее колыбель повесили специальную табличку, а перед окном палаты для новорожденных выстраивались очереди.

Семьи, жившие на Холме на тесной, огороженной территории, тревожила возможность возникновения эпидемий. У домашней собаки, покусавшей нескольких детей, обнаружилось бешенство, и владельцы домашних животных яростно спорили с родителями, кого именно – животных или детей – следует держать на привязи. Еще более пугающей была смерть молодого химика, жены руководителя одной из групп, от паралича неизвестного типа. Врачи, опасавшиеся вспышки полиомиелита, закрыли школы, запретили поездки в Санта-Фе и приказали держать всех детей дома.

Новых случаев заболевания не возникло, устойчиво холодная погода уменьшила опасность эпидемии, и сотрудники лаборатории продолжили работать и веселиться. «Я думаю, что никогда больше не буду жить в обществе такого количества умов, – отмечает жена Эдвина Макмиллана Элси, свояченица Эрнеста Лоуренса, – и никогда больше не буду жить в обществе настолько тесном, что гости считали, что мы должны постоянно ссориться друг с другом. У нас не было телефонов, у нас не было яркого света, но я думаю, что никогда больше не буду жить в обществе с такими глубокими корнями сотрудничества и дружбы»[2387].

Кто-то оставлял воскресенья для церкви и хобби; другие использовали эти дни для походов и экскурсий. Оппенгеймеры держали великолепных ездовых лошадей и регулярно выезжали на них по утрам в воскресенье, но нашли время для выезда с ночевкой всего один раз за три года. Кистяковский купил у Оппенгеймера одного из коней и выезжал на нем на прогулки в горы, чтобы освежиться после субботних вечеров, в которые он допоздна засиживался за покером. Лошадям частных владельцев нашлось место в конюшнях табуна, которые военные держали для солдат военной полиции, патрулировавших границы плато. Эмилио Сегре нашел превосходные места для рыбной ловли нахлыстом. «В ручьях полно крупной форели, – радостно объявлял он новичкам. – Она клюет, как только забросишь удочку, даже если орать во все горло»[2388]. Как рассказывает Сегре, Ферми тоже увлекся рыбной ловлей, но «весьма своеобразно… Он ловил форель при помощи снаряжения, совершенно не похожего на снасти других рыболовов, и строил теории относительно того, как должна вести себя рыба. Когда эксперимент не подтверждал его теорий, он обнаруживал такое упрямство, которое в науке привело бы к катастрофическим последствиям»[2389][2390]. В частности, Ферми настаивал, что форель нужно ловить на червя, утверждая, что обреченной на гибель рыбе следует предложить достойную последнюю трапезу, а не традиционную сушеную муху. Сегре настойчиво пытался посвятить своего старого друга в тонкости ловли форели. «Все понятно, Эмилио, – в конце концов парировал Ферми, – это битва умов»[2391].

Ханс Бете давно увлекался альпинизмом. Как вспоминает с восхищением руководитель одной из групп Бете, они с Ферми, как и некоторые другие, иногда поднимались на гору Лейк-пик в массиве Сангре-де-Кристо, на другой стороне Рио-Гранде, и «сидели там на солнце» на высоте 3800 метров, «обсуждая физические проблемы. Так было сделано немало открытий»[2392]. У Леоны Маршалл, переехавшей в Лос-Аламос вместе с Ферми, остались не столь возвышенные воспоминания об этих прогулках, в которых целыми часами «было нечего делать – только любоваться видами и задыхаться»[2393].

Не менее утомительными были и походы по местным достопримечательностям. Женя Пайерлс и Бернис Броуд решили найти Каменных львов, пару вырезанных из вулканического туфа доисторических изображений горных пум в натуральную величину, которые, по слухам, можно было увидеть рядом с развалинами пуэбло на одном отдаленном плато. Они набрали целую машину мичманов и еще одну машину молодых холостяков из британской делегации, доехали до точки, расположенной километрах в пятнадцати от цели, и пошли дальше пешком. Женя Пайерлс возглавляла процессию в теннисных туфлях и без носков – «удобно на камнях, полезно для мозолей». В два часа дня остановились на обед у прохладного ручья в каньоне; усталые мичманы решили бросить там якорь, но молодых членов британской делегации, пытавшихся последовать их примеру, миссис Пайерлс заставила продолжить поход. «Ладно, пойдем к Каменным львам без американского флота. По вагонам!» Они пошли дальше, через пустыню, от одного плато к другому; внизу текла Рио-Гранде. Каменные львы произвели сильное впечатление на американку, но не на русскую. «Просто домашние кошки, моя милая, не очень хорошего качества и, может быть, даже не очень старые». «На обратном пути, – вспоминает Бернис Броуд, – молодые люди… смотрели на просторы пустыни и на ленту реки, блестевшую в закатном солнце. Один из них, худой