К своему багажу он прибавил «две скучные книги»: Оскара Уайльда «Le crime de Lord Arthur Savile»[337] и Андре Mopya «Le cercle de famille»[338]. Мать переводит Бодлера «Le Voyage» («Плаванье») из книги «Цветы зла». «Скоро, примерно 25-го, должна приехать Рябинина (мамина знакомая из Гослитиздата). Она обещала, как только приедет, начать искать нам комнату».

Двадцатого июля 1940-го утром позвонил сотрудник НКВД, сообщив, что арест с вещей снят и через час надо быть на таможне. Вопрос о выдаче вещей решен. Не дожидаясь суда, НКВД снял арест. Замначальника таможни сказал, что за хранение надо платить: 1100 руб. «Мать думает многое продать и подарить. Я настроен менее великодушно; а продать, конечно, можно многое, и на хорошие деньги». Через неделю Мур радуется: «25-го была таможня. После тщательного осмотра мы получили все наши вещи, кроме 4-х ящиков с книгами и двух сундуков с рукописями, которые проходят специальный осмотр. Получили 6 сундуков и 1 мешок, битком набитые всякими вещами. Там есть для меня костюм, кожаное пальто, готовальня, множество белья, хороший портфель…» МЦ получила все вещи, кроме рукописей.

В те дни МЦ познакомилась с молодой четой Тарасенковых — Анатолием и Марией (Белкиной). «Вчера я приятно провел конец вечера. Мы были с мамиными новыми знакомыми, Тарасенковыми, в Парке культуры и отдыха. Этот Тарасенков собирает мамины произведения и, конечно, очень рад, что с ней познакомился. Он культурный, симпатичный, довольно умный (но не слишком). Его жена очень приличная, совсем «стильная». Я с ней хорошо поболтал. Она — блондинка, высокого роста, и у нее приятный голос. Она интересуется искусством и остроумная. Хорошо, что есть такие женщины. Им обоим, видимо, лет тридцать. А я вот сейчас вспомнил, она была весьма хороша — жена Тарасенкова. Должно быть, здорово с ней переспать!» Марии Белкиной было в ту пору двадцать четыре года, на девять лет больше, чем Муру.

Тридцать первого июля Мур съездил в Переделкино, к Пастернаку. Его сын от первой жены — Женя — учится в 175-й школе, филиале 167-й, куда теперь хочет поступить Мур. Пастернак посоветовал написать письмо его сыну, который бы сказал Муру, хорошая ли это школа, и посоветовал, как туда поступить. 27 августа 1940-го Мур записывает:

Я говорю совершенную правду: последние дни были наихудшие в моей жизни. Это — факт. Возможности комнаты обламывались одна за другой, как гнилые ветки. Провалилась комната на Метростроевке — по закону мы туда не можем въехать. Друзья (или так называемые) не могут ничего сделать. Мы завалены нашим багажом. Мать живет в атмосфере самоубийства и все время говорит об этом самоубийстве. Все время плачет и говорит об унижениях, которые ей приходится испытывать, прося у знакомых места для вещей, ища комнаты. Она говорит: «Пусть все пропадает, и твои костюмы, и башмаки, и всё. Пусть все вещи выкидывают во двор». Я ненавижу драму всем сердцем, но приходится жить в этой драме.

Мать говорит, все пропадет, я повешусь и т. п. Сегодня — наихудший день моей жизни — и годовщина Алиного ареста. Я зол, как чорт. В доме атмосфера смерти и глупости — все выкинуть и продать. Мать, по-моему, сошла с ума. Я больше не могу. Я ненавижу наше положение и ругаюсь с матерью, которая только и знает, что ужасается. Мать сошла с ума. И я тоже сойду. Слишком много вещей. La voila, la déchéance[339]. Мне ужасно жалко, если наши вещи пропадут.

12.30 — в 1/2 10-го был Муля. Мы написали телеграмму в Кремль, Сталину: «Помогите мне, я в отчаянном положении. Писательница Марина Цветаева». Я отправил тотчас же по почте. Теперь нужно будет добиться Павленко — чтобы, когда вызовут Союз писателей, там сказали бы, что мы до 1-го должны отсюда смываться. Все возможно».

В конце августа «от покушения избит Троцкий — умер. Так ему и надо», — записывает также Мур[340].

Тридцать первого августа МЦ позвали в ЦК партии, и она там была. Мур с Вильмонтом ее ждали в саду-сквере «Плевна» под дождиком. В ЦК ей сказали, что ничего не могут сделать в смысле комнаты, и обратились к писателям по телефону, чтобы те помогли. Павленко вызвал ее в Союз писателей. Он сказал, что говорил о ней в Литфонде, был очень мил и направил ее туда. Она пошла, и в Литфонде обещали сделать все, что могут, чтобы найти комнату в наикратчайший срок.

Первого сентября 1940 года состоялось 1-е заседание Верховного Совета СССР (1-го созыва). С докладом о внешней политике СССР выступил Молотов: сохранение дружбы с Германией на прочных основах, выжидательная позиция по отношению к Англии, ухудшение отношений с США, предупреждения Турции и Ирану (по поводу перелетов иностранными самолетами нашей южной границы), дружественные отношения с Китаем, нормальные отношения с Югославией и Болгарией; что касается Японии, то в последнее время отношения СССР с ней стали несколько нормализоваться, но пока еще много неясного. 2 сентября — образование Молдавской ССР и включение Северной Буковины в состав Украинской ССР. На следующий день — рассмотрение заявлений сеймов Литвы и Латвии и Госдумы Эстонии о включении их в состав СССР. С Бессарабией, Северной Буковиной, Литвой, Латвией и Эстонией общее население СССР увеличится до 193 миллионов человек.

Пятого сентября — в день рождения Али — МЦ записывает в тетради, пришедшей с багажом из Франции: «Никто не видит, не знает, что я год уже приблизительно ищу глазами крюк…»

Мур почти совсем перестал рисовать, собирается после школы поступить в ИФЛИ[341], где подается 25 заявлений на одну вакансию. Тарасенков два раза был с МЦ на таможне — она ему передаст часть своих рукописей, он, конечно, очень рад. У Мура довольно диковинная претензия к матери: «Вот, например, мать совершенно меня сексуально не воспитала. Нельзя же считать половым воспитанием то, что она мне сообщила сущность элементарного полового акта и сказала, что нужно опасаться «болезней»? — Что за чушь! Мне интересно, почему мать не говорит мне о половой зрелости и о стремлениях, которые появляются в связи с появлением этой зрелости, хотя она знает, что я нахожусь как раз в периоде «терзаний» всех мальчиков (хотя я-то сам конкретно знаю, что мне нужно)».