В. Сорокина, о метафизике детства, новой музыке, языке, об Арто, А. Лосеве, Пазолини и некрореализме.

Ольга, кем вы хотели стать в детстве?

Хм…, первое, что пришло в голову (или, точнее, на язык – выговорилось как-то само) – отцом… Но это нуждается в объяснении/истолковании. Надо подумать… В общем, я хотела стать собой, но в преображенном, усовершенствованном виде. Ежели говорить о роде занятий, то мне хотелось вначале стать художником (самое раннее) – рисовать, придумывать пластические воплощения – танец, стало быть (точно как моя дочь теперь: недавно она сказала, что хочет станцевать алфавит, и показала придуманные ею движения, жесты и фигуры для каждой буквы), но также археологом-историком-исследователем океана-минералогом (но здесь, конечно, меня интересовали более метафизика, мифология, и т.д., никак не «естественнонаучные» знания), а еще …жрецом-священником… (служителем культа, получается что). Позже: режиссером кино («автором снов»). И еще меня всегда увлекал мир ароматов и благовоний (амбра, ладан, мирра, fleurs d’orange, и т.д.). Ну, и, конечно, писать гимны, молитвы… и просто «записки на манжетах»…

Таким образом, возвращаясь к «отцу»: суммируя вышесказанное, выходит, что я хотела стать творцом. А творцом – значит, отцом, мужчиной, мужем… Наверное, это было не с самого начала, но когда начинаешь соприкасаться с искусством, приобретаешь мужскую оптику во взгляде на мир. Я не находила в реальной жизни, в истории убедительной для себя женской парадигмы/«модели» для ориентации… Ну, может быть, Белла Шагал… Но что была бы Белла без Шагала? (Хотя она и сама была очень одаренным человеком: написала, например, о его глазах, что они «точно две разъезжающиеся лодки».) Женщина, жена – она ведь «жена кого?». Так что, здесь были только чаяния – вдруг повезет?

(А мифологическая «модель» была, одна единственная – Персефона.)

То есть, творческое, созидательное – это мужское?

Нет, творческое и созидательное начало есть и в мужчине, и в женщине, – души, которые дает нам Господь Бог, равноценны. Но тело мы получаем от родителей (рожденные, не сотворенные)… И, вот, пребывая в этом единстве души и тела, мучимые часто противоречиями меж ними, мы и проживаем свою жизнь, каждый мужчина суть Адам, а каждая женщина – Ева, зависимые друг от друга, враждующие между собой («и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее;») и преодолевающие эту вражду (а что есть эта самая «вражда»? – непонимание…) с помощью любви. И, вот, будучи мужчиной, воплощать свои идеи, проводить их в жизнь, проявляя самостоятельность, силу воли в отстаивании своих интересов, и т.д., реализовывать и претворять свои планы во внешнем мире, – то есть, за порогом дома, – значительно проще, так как сие есть естественное проявление его, входящих в адамову программу и имеющих целью завоевать, распространить и утвердить, свойств. В случае женщины, все это входит в противоречие с ее программой (или природой, если угодно). Женщина многое может, если мужчина ей поможет: защитит, оградит, позволит ей сосредоточиться на деле (то есть, сделает то, что обычно делают женщины для мужчин). Но много ли мы знаем примеров таких мужчин – мужей-альтруистов-неревнивцев, мудрых и великодушных?

А как случилось, что вы все-таки стали композитором?

Ольга Раева: А меня просто «на музыку отдали». Если бы «отдали на живопись», была бы художником. Хотя… Все, что ни делается, к лучшему. Мне, в общем-то, все равно, в какой области «снежинки вырезать» (то есть, создавать формы…). И: чем абстрактнее, тем, пожалуй, и лучше. А археологом-океанологом и проч. просто по здоровью не могла – я же «в рабочем состоянии» два-три часа в день, не транспортабельна, практически, требуются особенные условия. Вообще, то, что я живу – это совершенное чудо…

А какое у вас самое яркое воспоминание из детства? Если, кончено, детство не все само по себе – яркое воспоминание…

Море… Самое первое воспоминание – это южное море и все, что с ним связано: солнце, чайки; балкон, увитый виноградом, старые родители – бабушка и дедушка, – покой и ощущение себя вне времени; южные цветы, деревья, средиземноморская кухня (брынза, баклажаны, мусака, рыба)… Но это сразу выдает тайну… А, вообще, считается, что я родилась в Москве, мой первый, младенческий адрес – Кропоткинский переулок, дом… (забыла номер – большой серый, первый от угла, если свернуть с Пречистенки, по левую сторону, напротив не помню какого посольства)… Так что, «и стаи галок на крестах», и огромные снежные сугробы, блестящие на ослепительном солнце, – благо родилась в февральскую лазурь, когда сибирский циклон доходит до Москвы и погоды стоят ясные и трескуч мороз… (а в синие сумерки кажется: выглянешь в окно и увидишь Серебряное копытце – ибо далеко видать, до Урала и даже дальше…)... Таким образом, у меня два места рождения и, стало быть, две личных мифологии, которые обрастали с течением времени разными подробностями. Первую «плюсовали» Синдбад-мореход и Николай Чудотворец, Римский-Корсаков и разные цари, морские и иудейские, «добиблейская» книжка Куна «Что рассказывали древние греки о своих богах и героях» и… (много чего еще), а вторую – «московитскую» – Пушкин и Суворов, Саврасов и Достоевский, иконы Рублева и скульпторы Андреева, московский модерн и вся история от Рюриковичей до сталинских парадов и метро (и т.д. – «Где твои семнадцать лет?»…). Последние непосредственно от отца достались – это он был коренным москвичом, родившимся в тридцатые на «ул. 25 Октября», как об эту пору называлась Никольская, – окна выходили на Красную Площадь…

/Каждый раз, когда я проезжаю в вагоне московского метро где-нибудь в центре, мне кажется, будто поезд мчит меня мимо речки Смородины – хтонического субтона (масло масленое, простите…) Москвы-реки./

А умер мой отец (совершенно неожиданно) в …Карфагене… (….........)

Но я отвлеклась…

Ярких воспоминаний из детства у меня превеликое множество: качели – во дворе (весна, сережки на березах, я взлетаю почти до самой вершины дерева), в Подмосковье (запах флоксов после дождя), в Нескучном саду – лето, тени от деревьев; ожидание Нового года: с антресоли достают коробки с игрушками, среди них и мой любимый шар, синий в звёздах…, и много других игрушек – я их успела за год позабыть и теперь рада вновь-«открытиям» как Шлиман, раскопавший Трою, извлекая каждую, завернутую в бумагу и зарытую в вате – домашнем, игрушечном «снегу». диафильмы – отец показывает мне на потолке (в квартире на Профсоюзной), чтобы я не поднималась с кровати, – у меня простуда (лежу с горчичниками и компрессом, мне дают гоголь-моголь);

Там же: отец поет «Крутится, вертится шар голубой», аккомпанируя себе на гитаре, а я выполняю в это время какие-то хореографические этюды, подбрасывая и ловя синий/голубой воздушный шар;

Мы куда-то едем на метро с матерью