— Ради таких знаний мы и не на такое готовы!

— Ваш мир — это просто чудо!

— Мы уже близки к решению этой проблемы, — включился в их хор его помощник. — Нужно просто создать образ, не вызывающий ни агрессии, ни охотничьего инстинкта. Мы сейчас как раз комбинируем различные из Ваших.

Первый представил себе гибрид из ушастого, пернатого и клыкастого — ну да, такого мир не покалечит, он его сразу уничтожит.

Возникший в его сознании образ не отпускал.

Возможно, он уже давно ничего не творил.

Возможно, сыграла свою роль атмосфера его башни.

Возможно, его заинтриговала сложность задачи.

Возможно, его подстегнула неспособность всей его команды решить ее — должен же он показать им, как это делается.

— Бумагу, — бросил он своему помощнику, уже набрасывая образ в сознании, — и карандаш.

На бумаге образ получился еще более внушительным.

Гибкое, словно без костей, тело.

Длинные руки и ноги.

Вытянутая кверху голова.

Огромные круглые глаза.

Широкий, но почти бесгубый рот.

Приплюснутый, практически вдавленный в лицо нос.

Большие, заостренные на кончиках уши.

И гладкая кожа со слегка голубоватым отливом и без малейшего следа волосяного покрова на ней.

— Ну, не знаю … — неуверенно протянул его помощник, разглядывая набросок. — Вы уверены, что такое существо не покажется чужеродным в Вашем мире?

— Главное, чтобы оно не показалось съедобным, — хмыкнул Первый. — Или конкурентом. И последнее, — озарила его еще одна блестящая идея, — к моему стану в таком виде на … расстояние до другой башни не приближаться, и вот другим первородным на глаза показываться можно — и почаще.

Давно у Адама не было испытаний для укрепления его веры во Второго, сославшего его в этот мир.

Оставалось только договориться с самим миром — но подходящую для этого идею уже подбросила Первому его собственная команда.

— Слушай, — без всяких расшаркиваний обратился он к своему творению, как только вернулся на планету, — ко мне тут пришельцы из других миров обратились. Очень им нравится, как у нас тут все устроено — поучиться хотят. А то у них беда — дохлые они все какие-то, синие, на червяков похожи. Хотят у себя все правильно организовать — и равного тебе, говорят, просто нет. Ты не против?

Все стоящие рядом с Первым деревья встрепенулись, горделиво выпрямились, и в шелесте их листвы Первому послышался самодовольный смешок.

А потом его отношения с миром вообще вышли на новый уровень, а дела его башни со всеми их проблемами снова отошли на задний план.

У них с Лилит снова появилась копия … нет, не Малыша на этот раз, а самой Лилит.

Это имя он и выдохнул, с первого взгляда убедившись в их полном, до последней черточки, сходстве.

И согласился лишь немного изменить его — Лилита — только для того, чтобы не путать два своих самых идеальных творения.

С этого момента началось его новое затворничество у теплого водоема — не просто добровольное на сей раз, а с каждым днем все более желанное.

Он перестал замечать ход времени, неотрывно наблюдая за Лилитой — благо, Малыш с Крепышом уже отлично могли занять друг друга и даже начали помогать Лилит.

Первому даже казалось, что Лилита растет быстрее, чем они. Хотя «растет» было не совсем подходящим словом — она менялась так, как распускается цветок, с каждым едва заметным движением лепестков являя миру скрывающуюся под ними красоту. Постепенно, дразняще, завораживающе — так, что глаз не оторвешь.

И скоро Первому пришлось неохотно признать — исключительно самому себе и исключительно мысленно — что точная при появлении на свет копия Лилит начала все больше превосходить оригинал.

Ее фигура была так же полна грации, все движения изящны даже в порывистости, с головы уже ниже плеч спускалась копна волнистых темных волос, на губах всегда играла то легкая, то освещающая все лицо улыбка — но глаза у нее были не темные, как у Лилит, а все время меняли цвет: дымчато-серые спросонья, ярко-голубые в лучах солнца, глубоко-зеленые в тени растительности.

Ее любознательность так же не знала пределов — но ее интересовала не только манящая даль, как Лилит, а любая травинка, любой камешек у нее под ногами, и она постоянно перекладывала все, до чего могла дотянуться, чтобы все предметы располагались в самой гармоничной симметрии — хоть по цвету, хоть по форме.

Ее бесстрашие даже пугало поначалу Первого — столкнувшись с чем-то незнакомым, она не замирала на месте, как Лилит, пытаясь определить его место в мире, а тут же протягивала к нему руки, словно объятия раскрывала.

Она так же прекрасно ладила со всей их живностью — но если от Лилит та ждала ухода и помощи, а от Малыша с Крепышом стоически терпела любую бесцеремонность, то к Лилите все их зверьки приходили сами — просто, чтобы она их погладила, причем, она каким-то совершенно необъяснимым чутьем всегда угадывала, какой именно бок им почесать.

Не устояли перед ее чарами и Малыш с Крепышом — стоило Лилит попросить ее что-то сделать, как они оба наперегонки бежали ей помочь, а чаще и вовсе сделать это за нее — достаточно ей было улыбнуться им.

Глава 14.5

Когда же она начала уверенно бегать, не избежал этой участи и сам своенравный мир. Она приручила его чуть ли не со своего первого выхода в его владения — поглаживая ладошками кору деревьев, расчесывая пальцами спутавшуюся траву, расправляя заломленные ветром лепестки цветов, принося с собой угощение его обитателям и все время перекликаясь с пернатыми.

На пути ей постоянно попадались самые сочные плоды — причем, на свисающих к самой земле ветках, так что и тянуться не приходилось. Если и налетали на нее порывы ветра, то самые легкие — обдавая ее особо изысканным ароматом цветов.

Ушастые при ее появлении не бросались врассыпную, а прыгали ей навстречу — приподнимаясь на задних лапах и забавно шевеля ушами.

Клыкастые и шипастые дистанцию держали, но тоже выглядывали из зарослей — обнюхивая протяжную им руку без малейшего поползновения цапнуть ее.

И даже пернатые без опаски усаживались ей на руки, заливаясь замысловатыми трелями и оставляя в ее ладошках особо яркие перья.

Одним словом, мир принял Лилиту с распростертыми объятиями — и без посредничества Первого, как в случае с посланцами из его башни.

А вот на своего создателя — как, собственно, и создателя Лилиты — его безоговорочное гостеприимство все еще не распространялось.

Когда навстречу Лилите вышел тот