себя пятнадцать лет назад, я тем более не должен впускать сегодня. С этим покончено, положено в архив, этого больше нет. Я, безусловно, по праву считаю, что этого больше нет. Просто неслыханно, что эта женщина снова так близко проходит у меня перед глазами. Какая она теперь, как она выглядит?

Леонид не имел никакого представления о том, как выглядит теперь Вера. Хуже того: он не помнил, какой она была тогда, во время его единственного в жизни любовного опьянения. Он не мог вспомнить ни взгляда ее, ни цвета волос, ни лица, ни фигуры. Чем упорнее старался он вернуть ее странно исчезнувший образ, тем безнадежнее становилась пустота, которую она в нем оставила, – будто насмехаясь, назло ему. Вера была досадным пробелом в обычно ясных, каллиграфически четких картинах его памяти. Черт возьми, почему она не захотела остаться тем, чем была эти пятнадцать лет, – ровно засыпанной могилой, которую уже не найти?

Личность женщины, с явным коварством лишившей неверного любовника своего образа, проявлялась в немногих словах адреса. Они были ужасно реальны, эти легкие росчерки пера. Заведующий отделом министерства вспотел. Он держал письмо в руке, как вызов в уголовный суд – нет, как приговор. Внезапно, как и пятнадцать лет назад, в мельчайших подробностях предстал перед ним тот сияющий июльский день.

Отпуск! Великолепное альпийское лето в Сен-Жиле. Леонид и Амелия еще молоды, не так давно поженились. Они живут в восхитительной маленькой гостинице на берегу озера. Сегодня договорились с друзьями о пикнике в горах. Через несколько минут к пристани прямо перед гостиницей причалит пароходик, на котором они доплывут до исходной точки намеченной прогулки. Холл гостиницы похож на большую комнату в крестьянском доме. Сквозь зарешеченное, затененное лозами дикого винограда окно густыми текучими каплями меда пробивается солнечный свет. В комнате темно. Но это темнота, впитывающая свет, – она слепит глаза. Леонид входит в швейцарскую и просит свою почту. Три письма, среди них – то, написанное строгими прямыми буквами, бледно-синими чернилами. Леонид чувствует, что за ним стоит Амелия. Она доверчиво кладет руку ему на плечо. Она спрашивает, нет ли чего-нибудь для нее. Он сам не понимает, как ему удается незаметно положить письмо Веры в карман. Помогает окрашенный в цвет амбры сумрак. К счастью, появляются друзья, которых они ждали. Весело поздоровавшись, Леонид незаметно скрывается. У него есть еще пять минут, чтобы прочесть письмо. Он не читает, вертит в руках конверт, не распечатывая. Вера написала ему после трех лет полного молчания. После того, как он поступил со своей любимой на редкость подло и пошло. Прежде всего – низкая трусливая ложь: он скрыл от нее, что женат уже три года. Потом – наглый обман, прощание у окна вагона. «До свидания, жизнь моя! Еще две недели – и ты будешь со мной!» С этими словами он просто исчез и забыл о существовании Веры Вормзер. Если такая женщина пишет ему сейчас, она это делает после страшной борьбы с собой. Значит, это письмо – отчаянный крик о помощи. И что самое скверное? Вера написала письмо здесь. Она в Сен-Жиле. На обратной стороне конверта написано об этом совершенно ясно. Она живет в пансионе на другом берегу озера. Леонид уже вытаскивает перочинный нож, чтобы разрезать конверт, – забавная и предательская педантичность! Но он не открывает лезвие ножа. Если он прочтет письмо, если убедится в том, что́ угадывает, – тогда ему не будет пути назад. Несколько секунд он обдумывает возможность и форму покаяния. Но какой бог потребует от него, чтобы своей молодой жене, Амелии Парадини, страстно его любящей, вышедшей за него замуж на удивление всему свету, – чтобы этому восхитительному созданию он признался в том, что уже через год после свадьбы коварно ее обманул? Этим он только разрушит собственное существование и жизнь Амелии и ничем не поможет Вере. Растерянный, стоит он в узкой комнате, а секунды бегут. Ему дурно от своего страха и низости. В его руке легкое письмо наливается тяжестью. Бумага конверта очень тонка. Неясно просвечивают строчки письма. Он пытается их рассмотреть. Тщетно. Шмель жужжит в открытом окошке; Леонид ловит его, пойман вместе с ним. Его охватывают одиночество, грусть, чувство вины и внезапно – сильный гнев на Веру. Она должна была все понять. Краткое безумное счастье по воле случая, благодаря обману. Он, как античный бог в обличье земного существа, снизошел к дитяти человеческому. В этом было благородство, красота. Казалось, Вера с этим смирилась, он был уверен. Что с ней произошло? Она не давала о себе знать три года после его отъезда – ни строчкой, ни словом, ни через посредника. Все было понятно, все встало на свои места. Такое приятие неизбежного он считал ее заслугой. И вдруг это письмо! Лишь по счастливой случайности оно не попало в руки Амелии. И не только письмо. Вера сама здесь, преследует его на этом горном озере, где в июле собирается весь свет. Как это пошло! Леонид думает со злостью: Вера – всего лишь «умная израэлитка». Каких бы высот эти люди ни достигали, в конце концов у них что-то не ладится. Преимущественно – не хватает такта, этого тонкого искусства не причинять ближним своим душевных неудобств. Почему, например, его друг и сокурсник, завещавший ему великолепный фрак, застрелился в соседней комнате, в восемь часов вечера, когда все дома? Разве он не мог сделать это в другом месте или в то время, когда Леонида не было поблизости? Но нет! Всякий поступок, даже самый отчаянный, нужно подчеркнуть и поставить в жирные кавычки. Всегда слишком много или слишком мало! Доказательство – столь характерный недостаток такта. Ужасно бестактно со стороны Веры – приехать в июле в Сен-Жиль, где Леонид проведет с Амелией две недели своего тяжелым трудом заработанного отпуска, о чем она, Вера, конечно, знала. Предположим, он встретит ее на пароходике – что ему тогда делать? Ясно, что он будет делать: не узнает Веру, не поздоровается с ней, будет беззаботно смотреть мимо нее и, не моргнув глазом, весело разговаривать с Амелией и друзьями. Но как дорого ему это обойдется! Это будет стоить ему нервов и самообладания на целую неделю короткого отпуска. Пропадет аппетит. Будут отравлены последующие дни. Придется срочно выдумать для Амелии убедительную причину уехать завтра днем из восхитительного Сен-Жиля. Но куда бы они ни отправились – в Тироль, на Лидо, к Северному морю, – повсюду его будет преследовать возможность, о которой он не решается думать.

Быстрое чередование этих мыслей заставило