31 марта 1958 года Константин Симонов, – презревший все прежние обиды, – обстоятельно докладывал в ЦК КПСС: «Секретариат Правления Союза писателей получил из отдела Скандинавских стран МИД СССР сообщение, что в Шведском ПЕН-клубе недавно обсуждался вопрос о кандидатах на Нобелевскую премию по литературе. В числе кандидатов назывались следующие писатели: Михаил Шолохов, Борис Пастернак, Эзра Паунд (США) и Альберто Моравиа (Италия). Поскольку писатели Швеции высказываются в пользу М. А. Шолохова, но с настроениями писателей далеко не всегда считаются, один из доброжелательно настроенных к нам шведских писателей Эрик Асклунд высказал в беседе с советской делегацией (тт. Марков Г. М. и Топер П. М.) мнение о целесообразности освещения в нашей печати деятельности М. Шолохова и его популярности в Скандинавских странах, считая, что это может оказать желательное влияние на решение вопроса о Нобелевской премии по литературе».

К марту 1958-го вышедший только на итальянском языке три месяца назад роман Пастернака не мог быть в разумной мере оценен ни читателями, ни специалистами. Но потайные механизмы работали с огромной скоростью: едва опубликованный текст тут же, с лотка, стал конкурентом известному на всех континентах и прочитанному миллионами людей шолоховскому эпосу. Не говоря о таких значимых именах, как Паунд и Моравиа.

5 апреля Отдел культуры ЦК докладывал руководству страны: «Как стало известно из сообщения секретаря Союза писателей СССР т. Маркова Г. М., вернувшегося из поездки в Швецию, и из других источников, в настоящее время среди шведской интеллигенции и в печати настойчиво пропагандируется творчество Б. Пастернака <…> Имеются сведения, что определённые элементы будут выдвигать этот роман на Нобелевскую премию, имея в виду использовать его в антисоветских целях».

И далее: «Отдел культуры ЦК КПСС считал бы целесообразным:

1. Поручить газетам “Правда”, “Известия”, “Литературная газета”, а также журналу “Новое время” опубликовать материалы, посвящённые значению творчества и общественной деятельности М. А. Шолохова. Можно было бы, в частности, использовать окончание писателем второго тома “Поднятой целины”, недавнее избрание его в состав Верховного Совета СССР и его пребывание в настоящее время в Чехословакии.

2. Поручить советскому посольству в Швеции через близких к нам деятелей культуры дать понять шведской общественности, что Пастернак, как литератор, не пользуется признанием у советских писателей и прогрессивных литераторов других стран. Выдвижение Пастернака на Нобелевскую премию было бы воспринято как недоброжелательный акт по отношению к советской общественности. Вместе с тем следует подчеркнуть положительное значение деятельности Шолохова как писателя и как общественного деятеля, используя, в частности, его прошлогоднюю поездку в Скандинавию».

Характерно, что помимо заведующего Отделом культуры Поликарпова письмо подписал его заместитель… бывший редактор «Литературной газеты» Рюриков.

Вопреки любым личным счётам советские государственные деятели выполняли положенную работу – в ответ на идентичную работу американской государственной машины, которая ставила свои задачи.

7 апреля записку Отдела культуры ЦК рассмотрела Комиссия ЦК КПСС по вопросам идеологии, культуры и международных партийных связей под руководством Суслова. Она утвердила текст телеграммы нашему послу в Швеции: «Имеются сведения о намерениях известных кругов выдвинуть на Нобелевскую премию Пастернака. Было бы желательным через близких к нам деятелей культуры дать понять шведской общественности, что в Советском Союзе высоко оценили бы присуждение Нобелевской премии Шолохову».

* * *

В мае в Вёшенскую приехала целая кинематографическая делегация: Герасимов, Глебов, Зинаида Кириенко, игравший Прохора Зыкова актёр Вадим Захарченко и ещё многие из съёмочной группы.

Привезли фильм целиком для показа в местном кинотеатре.

Собрались станичники.

Посмотрели подряд все три серии: вскрикивали, хохотали. Выходили из кинозала со слезами на глазах.

Тут же, перекурив, потребовали повторить показ.

А потом ещё раз. И ещё.

В итоге фильм показывали круглые сутки, ночами, без перерывов, и зал всегда был битком. Люди ехали со всей округи – на лошадях, на грузовиках, на лодках по Дону: увидеть фильм, узнать в героях себя и своих близких.

Горе, счастье – всё смешалось: обнимались, целовались, пили, пели.

Будто сразу происходило несколько святых праздников: крестины, свадьбы, встреча вернувшихся издалека близких: кто из отступа в чужие земли, кто из тюрьмы, кто с того света.

Герасимов запишет очевидное: «Казаки воспринимали роман и фильм как продолжение жизни».

Они убеждённо звали Глебова не Петром, а Григорием и делились с ним воспоминаниями о совместном прошлом – Гражданская, а то и Первая мировая, – «…а ты, Григорий, где был с того денёчка, как вернулся в свой хутор? С немцем-то повоевал в последнюю кампанию?» – а Григорий, в смысле Пётр, ответствовал: да, воевал. «А где?» – «А в зенитно-артиллерийском полку». – «Обучился, выходит?» – «Обучился!» – «И награды есть?» – «А как же. “За оборону Москвы” есть медаль, и другие всякие…»

Зинаиду Кириенко воспринимали как Наталью, пусть даже и ожившую, – видно, кино умеет оживлять, – бабы её успокаивали и рассказывали, как и у самих подобное случалось (а у кого не случалось?) – но перемогли, и вот – внуки теперь. «И у тебя будут внуки, Наталья!»

Приехали наверняка и реальные родственники персонажей – Шамилей, Аникушки, Христони, Сердинова… Может, и Валет, никем не узнанный, явился. Покупатели лавки Лёвочкина, и все, кто на мельницу в Каргинской муку привозил, и все, кто Кудинова помнили, и все, кто Фомина знали…

Казаки кидали шапки в воздух от восторга – как в иные времена на казачьем кругу.

И только в шолоховском доме, когда огромное застолье превратилось уже в остервенелое празднество, Шолохов вдруг (оператор Майя Меркель вспоминает) сказал:

– Ну что ж вы… Столько смертей…

Он, как и все вёшенские, не кино во второй раз посмотрел – а жизнь пережил заново. Но только в отличие от вёшенских он знал: «…никто не придёт назад».

…Из Вёшенской фильм повезли в Каменск. Там праздник повторился. Тем более что десятки местных жителей нашли, увидели самих себя на экране. Кто под своим именем угодил в роман, кто со своим лицом – в кино. Все чувствовали себя персонажами не просто культуры, а истории.

Фильм поедет по стране и по миру. В Карловых Варах, откуда Шолохов только вернулся, «Тихий Дон» получит на международном кинофестивале большую премию «Хрустальный глобус». Затем – диплом Гильдии кинорежиссёров США за лучший иностранный фильм. По опросу читателей журнала «Советский экран» «Тихий Дон» будет назван лучшей кинокартиной года. Только в 1958-м его посмотрят в кинотеатрах 47 миллионов человек, – и фильм займёт первое место по сборам.

Количество кинозрителей сразу догнало и перегнало число читателей, – но те зрители, что не читали, теперь искали книгу, чтоб ещё раз пережить с героями всю их жизнь.

Казачья история, которую Алексей Толстой считал региональной – стала национальной. Так же как рязанские стихи Есенина отозвались в каждом русском сердце, так и метания Мелехова оказались понятны всем – с запада на восток и с юга на север необъятной России.

Картина «Тихий Дон» вошла