к генсеку тепло, хоть и с некоторой потаённой иронией. Их общение строилось по архетипическому канону: казак и хохол. Всякий казак находил ближайших соседей хитрым и упрямым народом, посему считал за достоинство обмануть или разыграть хохла.

Многовековые эти взаимоотношения воспроизводились на уровне почти рефлексивном.

28 июня 1959 года Шолохов пишет письмо Хрущёву, видно, как внутренне потешается этот казак, заманивая хохла: «В этом году Вы поедете отдыхать на юг и мы были бы безмерно рады, если бы Вы заехали к нам погостить столько, сколько сочтёте для себя возможным».

«К этому времени я окончательно доделаю вторую книгу “Поднятой целины”, а в декабре этого года стукнет 30 лет, как я задумал этот роман, и Ваше рукопожатие будет для меня лучшей наградой за сделанную работу…»

«…приезжайте в станицу Вёшенскую поздравить меня с окончанием большой работы и, пользуясь этим предлогом, выступите перед моими земляками-казаками и родными мне украинцами – не на Театральной площади г. Ростова, а на плацу ст. Вёшенской с Вашим, хрущёвским, словом…»

«Во время моей поездки по Европе в апреле-мае этого года я, с немалой неожиданностью для себя, узнал о том, что интерес в Европе и Америке ко второй книге “Поднятой целины” значительно более велик, чем к роману о войне “Они сражались за родину”. Я подписал договора на издание второй книги “Поднятой целины” и первого тома “Они сражались за родину” с издательствами всех стран Скандинавии, включая Финляндию, с крупным английским издательством “Путнэм” и коммунистическим издательством “Эдитори Риунити” в Риме, которому безвозмездно передал права на издание всех моих книг в Италии. Крупнейшее издательство Америки “Кнопф” и очень крупное издательство в Англии “Коллинз” уже ведут с итальянским издательством переговоры об издании в Англии и США “Поднятой целины” и “Они сражались за родину”, предлагая за право издания небывало высокий гонорар.

Поймите, как прозвучал бы Ваш приезд в Вёшенскую, подчеркнувший дружбу и единство партии и литературы…»

А далее и вовсе неожиданное: «Я прилетел в Ростов, чтобы направить Вам это письмо не почтой. Сижу и жду Вашего решения и ответа. Очень прошу не задержите ответ. Мне надо возвращаться и работать».

И напоследок: «Чем же я ещё могу обольстить Вас и склонить в пользу поездки в Вёшенскую? Охоты, Вы знаете, сейчас нет, но стерляжья уха – какой Вы не едали в жизни и какую не попробуете до тех пор, пока не побываете в Вёшенской, – будет обеспечена».

Хрущёв, конечно, согласился. Уха же.

* * *

В конце августа Хрущёвы – муж и жена – нагрянули к Шолоховым в гости.

Аэродром располагался на другой стороне Дона, и чтоб не переправлять главу государства на ветхом пароме, накануне приезда Хрущёвых через реку военные навели удобный понтонный мост. Пустили патруль по станице, опрашивая, нет ли у казаков при себе с прежних времён оружия. Сколько лет прошло, а Вёшенское восстание так и не забылось.

Охрана была поставлена на уровне почти комичном, станичникам верили на слово: «Точно нет оружия?» – «Как можно, солдатик?»

При этом закопано было в каждом третьем дворе.

Один из шолоховских соседей тут же поделился знанием со служивыми:

– У соседа драма домашняя вышла. Старуха посадила огурцы, а казак соляркой грядку аккуратно поливает. Бабка к нему с кулаками, а он: «Изыди вон, сатанистка… Тут пулемёт у меня зарыт с самой гражданской…»

Военные посмеялись. Вскапывать огород не стали.

Пережив неслыханные катастрофы и миллионы смертей, страна научилась жить беззаботно и доверчиво.

Прибывший Никита Сергеевич, как и заказывал Шолохов в письме, начал визит с выступления перед станичниками.

– Такая у вас жара… – пожаловался он, выйдя к микрофону. – А у меня, сами понимаете, на голове того… – и показал на свою лысину, с которой градом лился пот. Стоявший рядом, но без микрофона, Шолохов, явно начавший утро с шампанского, спокойно, как бы для себя, вполголоса заметил:

– Ничего, у плохого хозяина всегда хата раскрыта…

Хрущёвский микрофон был настроен так идеально, что шолоховскую реплику услышала вся площадь, не говоря о свите вождя. У свиты вытянулись лица, а площадь одобрительно загудела. Один Хрущёв ничего не услышал, но понял, что люди оценили простоту его обращения.

– Голова у меня того… – сказал Хрущёв, и Шолохов здесь согласно кивнул: да уж, не поспоришь. – Так что, дорогие станичники, позвольте я буду говорить в шляпе…

Шолохов пожевал ус и никак не откомментировал, хотя мог бы.

* * *

Как всё-таки бесхитростно жили советские вельможи!

Если заглянуть в ту комнатку, где Шолохов определил руководителя сильнейшей мировой державы, распространившей своё влияние на добрую половину планеты, – можно ахнуть: армейские, студенческие кроватки на пружинах, половички, нелепые оконца…

Хрущёвы явно находили всё это вполне нормальным: не в палатах каменных выросли и сами.

Преотлично пожили они тогда: с застольями и рыбалкой.

По дороге на охоту, – когда выехали с утра пораньше пострелять уток, приключился один, в духе Щукаря, случай. Держали путь на базковскую гору, свернули вправо, в сторону озера, и тут Хрущёв Шолохова просит: дай выйду в кукурузу, справлю малую нужду – столько с тобой выпили на ночь, с утра продолжили, нету сил терпеть.

И пошёл Хрущёв в кукурузу, один. Охрана осталась у машины.

Так совпало, что навстречу Шолохову с Хрущёвым ехал один казачий дедок: у кума на именинах засиделся и только с утра покатил в обратный путь. Проезжал мимо кукурузного поля и думает: наломаю-ка себе початков – колхоз не обеднеет. Пока ломал да закидывал в телегу – видит: череда машин идёт. Наверняка очень большое начальство.

Затаился, чтоб не заметили. Тут машины останавливаются, а из одной выходит сам Никита Сергеевич и, пуговички на ширинке расстёгивая потихоньку, торопится как раз в ту сторону, где затаился дедок.

Дед догадался: если он явится пред очами руководителя государства в тот миг, когда тот приступит к намеченному делу, – будет вовсе нехорошо. Поэтому он сам вышел Хрущёву навстречу и честь по чести доложил: так и так, нахожусь при исполнении: местный сторож, берегу народное достояние!

– Молодец! – говорит Хрущёв.

С другим, не менее колоритным вёшенцем Хрущёв столкнулся прямо в шолоховском дворе. Звали его Спиридон Никифорович. Он, чтоб попотчевать дорогого гостя ухой, наловил стерляди, затребовав в качестве вознаграждения бутылку горячительного и потом ещё одну. Следом начал переговоры с Михаилом Михайловичем, шолоховским сыном, о том, чтоб его лично подвели к Никите Сергеевичу, на что получил категорический отказ.

Тут, однако, Хрущёв с Шолоховым как раз вернулись с выезда. Спиридон Никифорович – в брезентовых разбитых чириках, хлопчатобумажных штанах, косовороточке и с налипшей к губе папироской, – не теряя времени, выкатился навстречу генсеку. Шолохов, положив Спиридону Никифоровичу руку на плечо, представил его:

– Вот, Никита Сергеевич,