зубы. Детство её было непростым и прошло на Целине — до смерти, говорила она, буду помнить, как подбирала огрызки от яблок у Целиноградской больницы.

Мы сидели посреди чужой страны и чувствовали себя персонажами сразу нескольких романов начала двадцатого века. Век двадцатый, впрочем, уже закатывался под нули.

Лётчик говорил о том, что у немецких женщин особенно хороши колени.

— Коленки у них замечательны, — говорил он, а внизу на улице бушевал третий мир, чадра за чадрой, хохотали французские студентки-негритянки с точёными лодыжками. Впрочем, и у нас понеслось.

Лётчик-литературовед говорил, обняв теряющую сознание славистку:

— Ис-с-с-стребитель заходит на посадочную глис-с-саду…

И при этом водил плоской ладонью мимо стаканов на столе, изображая самолёт. Славистка была ни жива, ни мертва, а что-то вроде сбитого над морем пилота. Да и остальные немцы скоро легли, как в сорок третьем. И вот мы сидели вдвоём, и он говорил, зажав стакан:

— Ну что, разведка?

— Ну что, авиация? — отвечал я.

Мы заговорили о Кампучии: он не то бомбил её, не то восстанавливал. Оказалось, что Запад привёз туда калькуляторы и плееры по бросовой цене, а то и бесплатно. Калькуляторы на солнечной тяге и плееры, которые тут же заголосили местные песни, окончательно похоронили местную письменность и довершили дело Пол Пота.

Итак, ночь катилась по земле, как в фильме Джармуша.

— А у нас в разведке, — сказал я любовно.

— А у нас в авиации, — ответил лётчик, — когда истребитель заходит на посадочную глис-с-саду…

Он пощупал рукой воздух, но молодая славистка куда-то делась.

На следующий день мы поехали в Амстердам.

Мы шли по набережной какого-то канала как Пат и Паташон, как Толстый и Тонкий, и он, взмахивая руками, пенял голубым. Как на беду, в Амстердаме был день гей-парада, и, увлёкшись, мы прошли сквозь толпу зевак, как нож сквозь масло.

— Сергей Фёдорович, — наконец произнёс я. — Не хотел бы вас прерывать, но вы поглядите вокруг.

А вокруг плыли платформы с целующимися мужчинами. Трясли хвостами какие-то упыри, раскрашенные женщины вращали своими шарнирными телами.

И тогда я увидел, как по-настоящему, не в кино, а в жизни, выглядит лицо лётчика-истребителя, который вдруг осознал, что двигатель его самолёта заглох, а рычаг катапульты заело.

Да и куда там было катапультироваться? До своих не дотянешь.

Извините, если кого обидел.

29 ноября 2009

История из старых запасов: "Слово о военных представителях"

Россия всё время дружила с Индией. Замечено, что удобнее дружить с теми странами, с которыми не имеешь общей границы.

Русиш — хинди бхай-бхай, индийское кино и мода на йогу, визит Хрущёва, как следствие этого — расплодившиеся будильники со слоном, называвшиеся "Дружба" в пику китайским одеялам. Кстати, в тот момент, когда дружба с Китаем, благодаря общей границе в районе острова Даманский уменьшилась, китайца на плакатах, где в свальном братском объятии были изображены разноцветные пляшущие человечки, жёлтого китайца на них заместил коричневатый бесполый индус с пятнышком промеж бровей.

С Индией мы давно дружили, и дружба крепилась ракетами-носителями, дизельными подводными лодками, истребителями МиГ-21-"Копьё" и прочие полезными вещами.

Однажды целый самолёт разных начальников полетел продавать очередные полезные вещи в Индию. Самолёт этот принадлежал одной знаменитой компании по продаже полезных вещей. На борту были все свои — и пить, конечно, начали прямо на взлёте.

Путь был неблизкий, и не скоро они достигли пункта назначения.

Но вот уже аэропорт, переминается с ноги на ногу почётный караул, самолёт рулит к ковровой дорожке. Тут произошла минутная заминка, поскольку аэродромные люди с пятнышком между бровей не успели подать трап.

Вдруг открывается дверь, и прямо на взлётно-посадочную полосу вываливается человек с портфелем. Шлёп! Он отряхивается, подбирает портфель, и, игнорируя почётный караул, трусит к аэропорту. Пауза. Вслед за ним из дырки в борту выпадает второй человек. Шлёп! Он подбирает разлетевшиеся бумаги, и, прихрамывая, тоже бредёт к зданию аэропорта мимо ковровой дорожки.

Люди с пятнышками между бровей подписали контракт тем же вечером.

Извините, если кого обидел.

30 ноября 2009

История из старых запасов: "Слово о военных музеях"

Я очень люблю музеи.

Много в них чего интересного.

Вот, например, в одном вьетнамском музее, есть такой экспонат: большой металлический лом, согнутый пополам под углом в тридцать градусов.

Оказывается, вьетнамские партизаны привязывали к двум пальмам здоровенную резинину, и, оттянув всей деревней, закладывали в неё эту гигантскую пульку. Потом они ждали американского вертолёта.

Свистящий в воздухе лом выносил пилота вместе с кабиной на раз. Или вышибал основной ротор.

Вот что рассказывали во вьетнамском музее о великом оружии, которая называлось "резиновая пушка".

Извините, если кого обидел.

30 ноября 2009

История +

Павич

Извините, если кого обидел.

30 ноября 2009

История про Шарова

Шаров сидел в Малом зале под ёлкой. На ёлке были шары.

Извините, если кого обидел.

30 ноября 2009

История из старых запасов: "Слово о печальном Пиноккио"

Давным давно, когда вода была мокрее и сахар слаще, я поехал по делам в знаменитый город на берегу Тибра. Там жил известный промышленник, что встретил меня в аэропорту на расписной, под палех, тройке. Лошадки резво бежали по трассе, а караульная полиция только ломала перед ним форменные ушанки.

Промышленный человек рассказал мне многое об этом прекрасном городе. Да что там! Он открыл мне приметы жизни, несколько способов определения времени без часов, а так же гадание на прошлое по цветам.

Знаменитый промышленник купил замок на Канарах и теперь рассказывал о соседях. Например, он насторожённо относился к немцу-пенсионеру, что жил рядом в своём пряничном домике. Немолодой немец, выращивает розы…

— Минимум три трупа, минимум!.. — говорил мне знаменитый промышленник. — Если человек разводит с любовью цветочки в таком возрасте, то уж будьте покойны, понятно каково его прошлое.

Тут я осёкся, потому что только собирался рассказать о том, как с годами полюбил овощи, и, будь моя воля, разводил бы тыквы.

Потом мы пошли гулять, и завернули в музей одного писателя, знаменитого романами о смертоносном параболоиде, мучительном хождении между белыми и красными бригадами, а так же биографией деревянного человечка.

Музей располагался в доме отчима писателя.

Мы ступили за забор, и кассир сразу же вынес нам на подносе деньги, от которых мой Вергилий брезгливо отказался.

Я ещё не подозревал, что меня ждёт.

Оказывается, живущий