кровь обывателя. Я завидовал людям, что умеют поставить свою жизнь так, что на них сыплются земные и прочие блага за проделанную работу. И сам я делал подарки своему хирургу, собравшему меня по частям, благодаря которому я сохранил количество ног, обычное для человеческих особей.

Несколько раз я ожидал материальной благодарности такого рода, но оказывался в странном положении, о котором я сейчас расскажу.

Итак, всё было криво, гадко, причём в несостоявшемся меня подозревали с гораздо большим усердием, чем в настоящих грехах.

Однако случилось странное — мне обещали как-то каких-то денег, я отработал их и стал ждать немедленного и безусловного обогащения. Но дата выплаты отдалялась, срока отсрачивались, встречи откладывались — но наконец, я увидел своего заказчика. Мы мило поговорили, обменялись новостями и анекдотами, и вот он начал грузиться в машину. Я остался на тротуаре один, и ко мне вернулась забытая было цитата.

Однажды, когда был ещё жив литературовед Лебедев, он спросил студентов, откуда взят приведённый им текст. Студенты были образованные, и сразу закричали слова "коляска" и "Гоголь".

Вот она: "Чертокуцкий очень помнил, что выиграл много, но руками не взял ничего и, вставши из-за стола, долго стоял в положении человека, у которого в кармане нет носового платка".

Извините, если кого обидел.

28 ноября 2009

История из старых запасов: "Слово об обещаниях"

Обещания — это всегда проблема семантики.

"Иди сюда, и тебе будет хорошо и немножко больно" — можно услышать и из уст маньяка, и от стоматолога. Что характерно, оба держат обещания.

Мы, как люди, заставшие классическое образование, помним творчество Анатоля Франса и, в частности, повесть "Счастливая рубашка". Там, помимо всего прочего, рассказывается притча о некоем купце, что желал быть любимым всеми женщинами мира. И что же? Его желание сбылось — он, счастливый, вышел из дома.

В тот же миг старуха, жившая в подвале, схватила его за ногу, втащила в свою каморку и держала там на привязи тридцать лет.

Другая история по этому поводу такая:

Новый русский купил дом на берегу озера. А на противоположном берегу этого озера жил вор в законе. Новый русский пошёл к соседу знакомиться. Смотрит, а вор сидит на мостках и удит рыбу. Гость замялся, думает, как начать разговор. Тишина, спокойствие вокруг. Птички вдалеке поют.

Наконец новый русский выдавливает из себя:

— Хорошая погода сегодня будет…

Вор в законе медленно поворачивает к нему голову и говорит:

— Ну, смотри, братан, я тебя за язык не тянул.

Извините, если кого обидел.

29 ноября 2009

История из старых запасов: "Слово о семи буквах"

У меня есть один родственник. Дальний, не кровный родственник, кисель и вода были перемешаны в нашем родстве.

Как-то он позвонил мне.

Пожилой человек, лицо которого я почти забыл, долго тяжело дышал в трубку и, наконец, произнёс:

— У тебя есть коллега, — сказал он. — По фамилии Полевой.

— Он умер, — печально сказал я. И приготовился что-то сказать о безногом лётчике, переноске семнадцати килограммов золота по немецким тылам и тонком литературном журнале.

— Он написал одну пьесу… — уточнил мой родственник. — Она может кончаться на "о".

Дело было в том, что мой родственник был заядлым кроссвордистом. Не знаю как сейчас, но тогда общество кроссвордистов было похоже на литературоведа Виктора Шкловского, что уверял, что он и рыба, и ихтиолог в одном лице. Кроссвордисты составляли кроссворды, сами разгадывали, а неразгаданные отсылали в газеты. Это был целый бизнес.

— Он, по-моему, не писал пьес, — неуверенно ответил я.

— Нет, писал. Точно. Оканчивается на "о".

Тут я понял, что имеется в виду не автор замечательной книги о замечательном человеке.

Здесь имелся в виду человек, которого сожрало либеральное общественное мнение, потому как оно не менее стозевно и лайай, чем самодержавие. Причём Полевого жрали с двух концов — за нелюбовь к "Ревизору" и поношение Кукольника. И никто не читал его теперь, кроме сумасшедших литературоведов. И я, хрен с горы, конечно, не читал этой пьесы, а помнил только об одноимённой статье Белинского. Не "б", а "н", нужно было телефонной трубке, а, вернее, нужно было только то, что кончалось на "о".

Заглянув в библиографию, я, придерживая трубку телефона плечом, нетвёрдо сказал:

— "Уголино"?..

— "Уголино"? — повторил он.

— Да. Там вот про что…

Но ему не нужно было содержания. Он поблагодарил и повесил трубку. Я уже не существовал, как не существовали уже ни Борис, ни Николай Полевые.

Неистовый огонь кроссвордного творчества горел в моём родственнике. Этот огонь пожирал смыслы, он объедал слова, оставляя только их остовы — количество букв, гласные и согласные пересечений.

Я был восхищён этим огнём. Не было сюжетов и авторов, не было мук и страданий, отчаяния и радости, успехов и неудач прошлого. Было только — третье "о" и последнее "о".

Семь букв.

Точка.

Извините, если кого обидел.

29 ноября 2009

История из старых запасов: "Слово о лётчике-литературоведе"

Он был бывший лётчик-истребитель, переделавший себя в литературоведа.

Мне нравились в нём разные мелочи — например, фраза, которую он всегда произносил на вводной лекции: "Вот список тех книг, которые вам стоит подержать в руках". Я её украл и использовал уже на своих лекциях.

Я лётчику благодарен — во-первых, он был правильный преподаватель, а, во-вторых, он никогда не обманывал стилистических ожиданий. Как-то, придя к себе на службу, я увидел на общем столе аккуратно расстеленную газету, которую мы делали. На газете лежал бородинский хлеб, бутылка водки, несколько пупырчатых огурцов и маринованный чеснок. И я сразу догадался, кто это заглянул на огонёк.

Одна женщина как-то попросила его закурить.

— Не курю, но сигареты есть, — сказал он, привставая.

Я восхитился такой предусмотрительностью.

У него было несколько умственных привычек: не любил он коммунистов и носил этот антикоммунизм как линейку в кармане брюк, то и дело вынимая

Впрочем, человек он был основательный — и мне понравилось как-то, что он спросил меня: "А вы, Володя, мне всё сдали? Всё? Отлично, значит, мы с вами можем пить" — это был очень правильный путь преподавательской субординации, которой я потом следовал.

Мы встретились с ним посреди Европы, и, купив какой-то неважной 32-градусной немецкой водки, пришли в гости к одной женщине на русский вечер. Она что-то делала на чужбине, а дома осталось научное издательство, где всё было сосредоточено в одной квартире, и надо было встать рано, чтобы успеть почистить