жизни, поскольку я знал, что у неё есть хороший друг Кирилл, с которым она ранее встречалась; спросил племянницу, кого она любит, кто больше нравится, и услышал: «Кирилл любит меня, а я нет; а армянского мальчика я люблю»; «а он тебя?», – спросил я, и тут она призналась, что в этом ещё не разобралась; я видел, что Сабина очень жалела, что рядом нет мамы, с которой она была всегда откровенна; помню, когда училась она ещё в младших классах, мама спрашивала в шутку за какого мальчика в классе она бы вышла замуж? Сабина отвечала: «Ты хитренькая, мамочка, ты вышла за папу, а я должна выходить за кого-то другого». Ещё в университете стала она с подружками посещать секцию самбо, чтобы научиться себя защищать, и стала мне вечером показывать разные приёмы борьбы, которые разучила; мы немного поборолись, и решил я пошутить: она стала мне заламывать руку, а я обхватил её, оторвал от пола и поднял вверх; она стала в моих руках трепыхаться, а я при этом просил её продолжать показывать ещё приёмы, кончилось смехом; за несколько дней до вылета в Красноярск я загрузил свой багаж продуктами, а также наполнил холодильник и взял с неё слово хорошо питаться, чтобы в следующий раз я не сумел бы её поднять.

XLIX

В НИИЖБе я сдал кандидатский экзамен по специальности, затем узнал в отделе аспирантуры, что здесь есть целая группа художников, которые изготовляют плакаты для нужд лабораторий; это было очень кстати, т.к. работа, выполняемая частными лицами, стоила бешеных денег; я попросил Миронова подписать заявку от имени лаборатории на изготовление моих плакатов; он дал согласие, поскольку я был в то время одним из его любимых аспирантов; как-то мы шли от метро к институту и в разговоре я сообщил, что теперь нашей лабораторией руководит Замощик. Он делал диссертацию под руководством С.А. и Малининой, однако, услышав от меня о Замощике, С.А. надолго замолк, потом сказал: «Да, хлебнули мы здесь неприятностей с защитой его диссертации»; позже Лагойда объяснил мне: Замощик, работая главным инженером завода ЖБИ «Культбытстрой», заключил большой договор с НИИЖБом и все годы своего соискательства учёной степени «кормил» лабораторию Миронова, исправно перечисляя заводские деньги; сотрудники, которых он «кормил», писали для него диссертацию, но это ещё не всё; к защите Замощик совершенно не подготовился, во время доклада путался, многим членам диссертационного совета было ясно, что это не его работа, что её делали другие люди; только из уважения к сединам крупного учёного Миронова, защита не была провалена; может поэтому С.А. относился ко мне по-другому, ибо знал, что я всё делал сам и честно без подгонки отражал достоверные результаты на протяжении всего времени работы над диссертацией; не в последнюю очередь он ставил в плюс и то, что я сумел организовать и выполнить обширные эксперименты и, таким образом, получить ценные результаты, описать их в диссертации и на этом основании дать рекомендации строителям.

Мы не знали в лаборатории и не интересовались причиной ухода Замощика с большой должности и прихода в НИИ, но сразу было заметно, что этот бывший начальник умел контролировать своё поведение; например, при присущем ему хвастовстве и разговорчивости, он никогда не упоминал о теме и результатах своей диссертации; однако, за годы совместной работы и общения человек всё равно проявляет свою сущность; как-то после работы мне нужно было ехать по делам в центр города, А.И. предложил подвести меня на своих недавно купленных «Жигулях»; мы ехали по Свободному проспекту, он завёл разговор о высокой стоимости бензина, сообщал цены, что меня совершенно не интересовало, слушать было неприятно; я подумал, не намекает ли он, чтобы я заплатил за бензин; больше никогда с ним не ездил, отказывался от приглашений, «Timeo Danaos et dona ferentes» (Бойтесь данайцев, даже дары приносящих – слова жреца Лаокоона); был он чрезмерно расчётливый, а может и скупой, точно не знаю. Однажды по просьбе Замощика я занял ему пять рублей; прошло некоторое время, он долг не возвращал, вероятно, забыл о нём; но я напомнил, ведь для меня, получая маленькую зарплату, эти деньги имели значение (5 рублей – это семь хороших обедов в столовой по 65 копеек); шеф так долг и не возвратил; возможно, психология некоторых начальников так устроена, что они своим подчинённым никогда ничего не должны; в институте один умный человек посоветовал мне в дальнейшем никогда не одалживать и тем более не занимать денег у своего начальника; что касается остальных людей, просто надо знать, кто отдаёт долг, а кто «забывает». Когда рядом работаешь с человеком, узнаёшь его характер и отдельные черты; Замощик был большим охотником посплетничать, проявляя свою осведомлённость, сообщить «новости» о недостатках своих бывших коллег, уважаемых мною Абовском, Файде, Шенине и других; чувствовалось, что он завидует им, мне это было противно слушать.

Однажды во время праздничного застолья в лаборатории, раскрасневшийся от выпитого вина Замощик, сидевший в распахнутом пиджаке и сдвинутом на бок галстуке, смачно расправлялся с курицей; острая на язычок Негадова, глядя на него, сказала: «Любим, очень любим мы курочку!»; все сотрудники, почувствовав подоплёку, заулыбались, кроме шефа; да, был у него один пунктик: несмотря на то, что он обладал хорошим чувством юмора, не любил он даже очень безобидных остроумных еврейских анекдотов, наверное, примерял на себя; сразу делал серьёзную мину, показывая, что ему неприятно их слышать.

Психологом он был хорошим, особенно при общении с женщинами, ведь его семья была «женская»: две дочери и жена; как-то накануне моего увольнения он перераспределил исполнителей между группами, что сильно обидело инженера-химика Негадову; но совершил эту подлость не сам, а руками Лазарева; то, что произошло дальше поистине удивительно и трудно поддаётся объяснению; сотрудники лаборатории и я были свидетелями: в коридоре у окна стояли Замощик и Негадова, как вдруг её покрасневшее лицо собралось в чудовищную, отвратительную гримасу плача, губы растянулись и опустились по углам вниз, все лицевые мускулы напряглись и задрожали, брови поднялись кверху, наморщив лоб глубокими складками, а из глаз необычно часто посыпались крупные, как горошины, слёзы; вытирая их, она говорила Замощику о нехорошем Лазареве, не сообразив, что истинным виновником является сам шеф; нежно поглаживая расстроенную женщину по спине и успокаивая её, он много чего обещал ей, сказана была куча ласковых слов; виртуозно сумел он вызвать её благодарственные чувства и уважение к себе; а в понятии сотрудников, наблюдавших эту сцену, шефом был исполнен «высший пилотаж лицемерия» – знал интриган, как взять женщину; после этого я не мог заставить себя смотреть на него, мне