ее шеи, жертвовали ей фрукты и цветы. Это многовековая священная обязанность потомков того военачальника, который служил Яхмосу и помог освободить Египет от ига варваров. Сам я тоже исполнил этот обряд, когда разрушитель Ох впервые вошел в Мемфис: я отправился вверх по Нилу, и надел корону на голову статуи, и обернул ее шею золотой цепью, и положил у ног ее цветы и фрукты. Но, Пророчица, из кровников славного воина я последний: я был красивым ребенком, и потому персы схватили меня и превратили в сухое бесплодное дерево, и после смерти моей не останется никого, дабы приносить подношения статуе в гробнице моего славного предка, полководца при фараоне Яхмосе, или рассказывать историю его подвигов, которые четырнадцать веков назад, еще при жизни, он велел начертать на своей погребальной плите.

Я выслушала евнуха и рассмеялась:

— Весьма заурядная история, Багой. Очень распространенная в нынешнем Египте, попавшем под иго персов. Такая же, какой она, несомненно, была и во времена завоеваний гиксосов. Но этот твой предок сумел покарать гиксосов и запечатлел свои славные деяния на камне, дабы служили они примером тем, кто придет после него. Что ж, история закончена, не так ли? Странно мне, однако, что великолепный Багой, смиренный раб персов, Багой, погрязший в роскоши и удовольствиях, считает уместным терять время на сказку о забытом воителе, бившемся в древности за свободу Египта. Могут ли источающие скромные ароматы цветы, которые более тысячи лет подносились духу того воина — правда, ныне с этим покончено, поскольку не осталось кровных родственников, — могут ли они сравниться с бесценными бальзамами, драгоценностями и золотом, ежедневно потоком льющимся к ногам Багоя, главного евнуха и советника Царя царей, который, если бы только прознал о тех святых, что спят в фамильном склепе, несомненно, вытащил бы их оттуда и заставил самого Багоя, последнего из кровников, сжечь их, дабы персы могли всласть повеселиться у жаркого огня? Великой забавой будет сие для Царя царей — заставить Багоя спалить своих предков и на их костях изготовить роскошное угощение, как вынудил он жрецов Птаха изжарить Аписа для своего нечестивого пира.

Могущественный Багой выслушал меня и все понял: я увидела это по тому, как он вздрагивал при каждом слове, словно породистый жеребец под кнутом.

— Прекрати! — хрипло проговорил евнух. — Прекрати! Я не в силах выносить этого. Зачем ты втираешь песок в глаза мои, Пророчица?

— Затем, чтобы ты прозрел, Багой. Но давай покончим с историей о твоем весьма достойном древнем предке, чей дух лишился подношений. Расскажи мне лучше, что за великое земельное владение принадлежит тебе — Багою, в чьих жилах бежит его кровь, последние капли которой скоро высосут пески смерти. Запечатай ту гробницу, Багой, но сначала оставь там еще одну табличку, из изумрудов или чистого золота, а на ней начертай: мол, здесь покоится прах человека, которому богами была дарована высокая честь приходиться дальним предком Багою, главному евнуху Царя царей Оха — того самого персиянина, кто предал огню храмы древних египетских богов.

— Перестань, перестань! — взвыл он. — Час близится!

— Какой час, Багой?

— Час расплаты и свершения мести, в чем я поклялся Исиде.

— Неужто египтянин, поклоняющийся священному огню персов, помнит свои клятвы Исиде? Выражайся яснее, Багой.

— Так слушай, Пророчица. Все эти годы я искал удобного случая. И вот неожиданно он подвернулся. Когда ты говорила о полководце Яхмоса, которому последний кровник больше не будет делать подношений, мне пришла в голову мысль.

— Продолжай, Багой.

— Пророчица, Царь царей гневается на тебя, потому что на единственном из всех великих зданий Мемфиса, храме Исиды, не висят приветственные стяги в честь его приезда, а еще потому, что ни один жрец или жрица Исиды не бросали цветов под его победительные стопы. И сказал Ох, что, если бы не его клятва, которую он боится нарушить, он не оставил бы от этого храма и камня на камне, вырезал бы его жрецов, а Пророчицу отдал своим солдатам.

— Вот как? — равнодушно обронила я.

— Именно так, Пророчица. Однако благодаря клятве ты в безопасности, поскольку я то и дело напоминаю Оху о судьбе тех, кто оскорбил Небесную Царицу. Буквально сегодня утром я сделал это, когда он остановился и, глядя на не украшенные стягами стены храма, пробормотал что-то насчет мести.

— И что же было дальше, Багой?

— Ох рассмеялся и ответил, что богиню оскорблять не станет, а, наоборот, окажет ей честь. На третью ночь, считая от сегодняшней, в полнолуние, он устроит во внутреннем дворе этого храма грандиозный пир. Царь царей и его женщины усядутся на помосте, положенном на гробы фараонов Египта и членов их семей, которые вытащат из древних гробниц, с тем чтобы цари и царицы этой страны оказались как бы попранными его стопами. Помост сей будут поддерживать статуи богов, которым усопшие когда-то поклонялись. А перед ним персы зажгут свой священный огонь, и пламя его будет подпитываться останками жрецов и жриц египетских богов. Царь Ох облачится в одежды Осириса, и в конце пиршества из-за священной статуи богини Исиды, перед которой мы усядемся, появится она сама, в соответствующих одеяниях и со священными символами на голове, укрытая покрывалом, ведомая жрицами или женщинами из семьи персидского царя. Той богиней будешь ты, Пророчица.

— А что потом? — спросила я.

— А потом тебя выведут на помост, и там этот «новый Осирис» снимет с тебя покрывало и обнимет, приветствуя как свою жену перед всей компанией. Все это он проделает, дабы посмеяться над тобой, потому что убежден, будто ты жалкая старуха, скрывающая лысую голову и морщины: такая сплетня в ходу у персов.

Едва лишь я, Айша, услышала эти ужасные слова и представила, что меня ждет, постигнув сердцем всю глубину святотатства, на которое осмелился безумный царь, как в ужасе задрожала: да, казалось, что сами кости растаяли во мне, и я едва не упала со своего трона. Однако, собравшись с силами, спросила:

— Это все, Багой?

— Нет, Пророчица. На пиру я, как визирь и доверенный правитель подвластного Оху мира, должен прислуживать ему в роли виночерпия. Сначала жрецы Осириса и жрицы Исиды исполнят древние гимны о пробуждении Осириса в гробнице и воссоединении его со своей божественной супругой, а потом наступит мой черед — я вручу драгоценный кубок со священным вином Осирису-Оху, Царю неба и земли. Тот сделает из него «свадебный глоток» и,