Затем пришли мрачные дни, когда неминуемое поражение подобралось вплотную. Генерал мамелюков постоянно отправлял тысячи своих рабов убирать камни рухнувшего укрепления и мостить ими дорогу, по которой можно будет подтащить огромные осадные башни вместе с катапультами и баллистами. Черепахи терпеливо подползали к замку, и землекопы начали старательно подкапываться под ворота – мамелюки, не проявляя ни спешки, ни озлобления, решили выламывать куски фундамента. Пошла пятая неделя осады, и, поскольку катапульты и баллисты подтянулись поближе, потери крестоносцев возросли. И что хуже всего, те, кто оставались в живых, и день и ночь слышали у себя под ногами стук и скрежет ломов и заступов в то время, когда запасы греческого огня в замке подходили к концу, и, хотя атакующие стали действовать более откровенно, огонь надо было использовать лишь в самых крайних случаях.

Пришел самый тяжелый период осады, когда даже самые прочные стены замка стали пугающе потрескивать, и их защитники не могли не обращать на это внимания. Когда этот звук раздался впервые, страх стал неизменным всеобщим спутником. Доносились далекие звуки, когда лом ударялся о камень, и все знали, что глубоко под землей к ним прокапываются люди. Поскольку они уже пробились к основанию стен, звуки разносились по всему каменному телу замка; они не отдавались раскатами эха, а постоянно существовали, словно ноющий зуб, который, пока его не вырвали, предупреждает: «Эта боль не прекратится».

Звуки становились все громче и настойчивее. Граф бросал взгляды на свою жену. Она ничего не говорила, но он видел в выражении ее глаз, как на ней сказывается каждый звук, от которого уже подрагивает пол под ногами, покачивается стул – и это содрогание отдается в мозгу. Как-то солнечным утром, когда удары снизу на какое-то время прекратились, крестоносцы обеспокоенно уставились друг на друга, но, снова услышав далекое эхо, вернулись к нормальной жизни.

Поскольку огромная скала вздымалась в небо, машинам мамелюков не удавалось подобраться к округлой часовне, где графиня и другие женщины проводили почти весь день, говоря об ошибках, из-за которых их мужчины оказались в таком нелегком положении, и пытаясь понять, что принесут им последние часы осады, ибо никто не питал надежды спастись – подземные удары становились все ближе и все настойчивее. Графиня Фолькмар, то и дело покидая часовню, чтобы ухаживать за ранеными, думала: «Совершенно не важно, была бы я женой владельца какого-то другого замка. Все они обречены. Но как я хотела, чтобы мы отослали Фолькмара в Германию!»

На мальчике не так остро, как на других, сказывалось психологическое напряжение от звуков ударов, которые эхом разносились по всему замку. Он постоянно пропадал на внутреннем кольце укреплений, перебегая от одной группы защитников к другой, пока рыцари старались отбросить огромные деревянные башни, которые, казалось, сами по себе медленно, дюйм за дюймом, ползли вперед и теперь едва ли не касались внешних стен. Несколько раз за последние недели рядом с молодым Фолькмаром гибли люди, и он должен был понимать, что замок обречен, но не показывал страха. Для него – и для его отца – лучшей частью этих тревожных суток была полночь, когда они взбирались наверх, чтобы разжечь огонь, который сначала трепетал слабыми язычками, но, разгоревшись, бросал яркие отблески вокруг замка, где в оливковой роще стояли шатры мамелюков, а вдали высились пологие холмы Галилеи.

В конце пятой недели осаждающие прекратили попытки штурма и снова выкинули три белых флага, но на этот раз краснолицый генерал не принимал участия в переговорах. Он послал капитана из Цфата, который сказал простые слова:

– В туннеле под вашим замком готов заняться пожар. Так вы сложите оружие?

– Вы гарантируете всем безопасный переход до Акры?

– Только вашей семье и еще четырем, – повторил капитан со шрамом. – Остальные будут проданы в рабство.

– Нет.

Парламентер резко развернулся и пошел прочь на выход. На этот раз он не делал хвастливых заявлений, как быстро падет замок. Той же ночью в подземной пещере был разведен огонь, и, когда пламя испепелило подпорки, башенные ворота качнулись в сторону мамелюков, помедлили и, растворившись, рухнули на землю. Крестоносцы отступили к Центральной башне замка, пока мамелюки, не теряя времени, заставляли своих рабов выкладывать горячими камнями еще одну дорогу, и, когда их инженеры, справившись с задачей, перетащили осадные машины на новые места, головы в тюрбанах едва ли не заглядывали сквозь Узкие окна башни. Защитники потеряли две цистерны с водой и большую часть скота, но они продолжали контролировать туннель Давида, а в оставшихся двух башнях было достаточно пропитания, чтобы продержаться еще несколько месяцев, если с другой стороны Средиземноморья каким-то чудом успеет подойти помощь. Но в море не было видно ни одного корабля; нашествие толпы беспомощных итальянцев было последним судорожным усилием крестоносцев – помощи они не оказали и все были уничтожены.

Так что в начале шестой недели последний отряд защитников Ма-Кера, мужчин и женщин, укрылся за массивными стенами башни. Теперь это было только вопросом времени, когда одна из огромных машин мамелюков окажется напротив ворот башни. На этот раз мусульмане были настолько уверены в близкой победе, что даже не стали вести подкоп под стену. Ма-Кер и так должен был пасть под жестоким натиском вражеских сил.

Это было потрясающее, до ужаса потрясающее зрелище – смотреть, как первые деревянные черепахи двинулись вперед, чтобы выполнить новую задачу. Они подползли к самым стенам башни, и скрывающиеся под ними люди могли касаться ладонями каменных стен. Сверху вдоль откосов стен рушились камни и разлетались в разные стороны, но панцыри черепах были настолько прочны, что валуны, отлетая от них, убивали стоящих сзади, но не тех, кто, скорчившись, сидели под черепахой. Затем на них стали выплескивать греческий огонь, но мамелюки прикрыли черепах окровавленными шкурами только что освежеванных коров, и дерево не загорелось – а пламя потушили уксусом. Когда же черепахи заняли предназначенные позиции, к тянувшимся за ними канатам привязали одну из больших осадных башен. Ее тянули из-под черепахи и подталкивали сзади – и огромная боевая машина вышла на позицию.

Треск. Пронзительный вопль. Крик «Сюда!» – – и крестоносцы кидаются на перехват мамелюков, которые бурным натиском прокладывают себе путь в башню. Двадцать, сорок атакующих летят вниз с ее стены.

– Защищать ворота! – закричал Фолькмар, и его рыцари, которых враги уже обступили со всех сторон, вступили в жестокую рукопашную схватку, в которой полегли сорок пять изумленных таким отпором мамелюков – и башня была спасена. Так что к полуночи огни Ма-Кера снова увидели в Акре, где люди молились и за защитников замка, и за самих себя.

Перед рассветом защитники, совершив вылазку, захватили первую вражескую осадную башню и обрушили ее во двор замка, перебив массу рабов. Но днем мамелюки двинули вперед две другие черепахи, которые, в свою очередь, стали подтаскивать к башне две новые машины. Но когда те встали на позиции, немедленного штурма не последовало, потому что черепахи поползли вдоль стены на новые места, утвердившись на которых они подтащили еще три башни – и таким образом последний бастион крестоносцев оказался окруженным.