тылу, стойкое нежелание вербоваться в армию и упорное стремление к миру»[1299]. Демократы начали навешивать ярлыки на Гранта, называя его «мясником» и «упрямым Суворовым», приносящим цвет американской нации в жертву злобному божеству аболиционистов. «Патриотизм иссяк, — провозвестила демократическая газета. — С каждым часом мы все глубже погружаемся в пучину разорения». Даже жена Бенджамина Батлера задалась вопросом: «Ради чего вся эта борьба? Это горе для тысяч и тысяч семей?.. Какой прогресс человечества способен искупить эти бедствия?»[1300]

Линкольн попытался ответить на эти мучительные вопросы в своей речи на открытии ярмарки по сбору средств для армии, организованной Санитарным комитетом в Филадельфии 16 июня. Он признал, что эта «ужасная война принесла горестную весть почти в каждый дом, и можно даже сказать, что „небеса окрасились в черный цвет“». На общий вопрос: «Когда закончится война?» — президент ответил так: «Мы приняли вызов, сражаясь за единство нации… и война закончится тогда, когда мы достигнем этой цели. Если на то будет воля Божья, я надеюсь, что она не продлится долго (бурные аплодисменты)… Как нам сообщают, генерал Грант высказался в том духе, что собирается преодолеть оборону врага, даже если это займет у него все лето (аплодисменты)… Я бы добавил, что мы преодолеем ее, даже если нам понадобится еще три года (аплодисменты)». Несмотря на овации, этот спартанский призыв к битве до последнего стал слабым утешением для многих из присутствовавших[1301].

В своей речи Линкольн также похвалил Гранта за то, что тот занял «позицию, откуда его невозможно оттеснить, пока Ричмонд не будет взят». И в самом деле, несмотря на леденящие душу потери, Потомакская армия причинила такой же (пропорционально) ущерб меньшей по численности вражеской армии (потери южан составляли как минимум 35 тысяч человек), отбросила ее на 80 миль к югу, частично перерезала коммуникации, приковала Ли к защите Ричмонда и Питерсберга; Северовиргинская армия утратила свою мобильность. Ли признавал значимость достижений противника. В конце мая он сказал Джубалу Эрли: «Мы должны уничтожить Гранта, пока он не вышел к реке Джемс. Если он выйдет к ней, начнется осада, и тогда наше падение — лишь вопрос времени»[1302].

II

Разумеется, Юг не мог выдержать осаду этих двух пунктов в течение длительного времени, но короткий промежуток (три-четыре месяца) время работало на конфедератов, так как приближались президентские выборы на Севере. Как в Виргинии, так и в Джорджии мятежники всячески тянули время. В конце июня Джо Джонстон и Атланта все еще сопротивлялись Шерману, даже притом что янки углубились в Джорджию на 80 миль, координируя свои действия с Потомакской армией.

Пока Грант и Ли искали возможности уничтожить армии друг друга или хотя бы нанести серьезный урон, Шерман и Джонстон втянулись в маневренную войну, пытаясь получить преимущество над врагом, чего им никак не удавалось. Если Грант пытался обойти Ли справа после каждой схватки, то Шерман предпринимал похожие маневры по охвату левого фланга Джонстона, однако столкновения избегал. Такой контраст в тактике был обусловлен как различным рельефом местности, так и несходством личностей самих командующих. В отличие от Ли, принужденного обороняться под воздействием обстоятельств, Джонстон даже по темпераменту своему предпочитал действовать от обороны. Казалось, что он разделял взгляды своего довоенного друга Джорджа Макклеллана, неохотно вводившего в битву все войска (возможно, именно по этой причине «серые мундиры» обожали Джонстона, так же как «синие» — Макклеллана). В 1862 году в Виргинии Джонстон отступил от Манассаса без боя, а от Йорктауна — почти до самого Ричмонда, дав лишь видимость сражения. На Западном фронте он так и не вступил в открытое противоборство с Грантом под Виксбергом. Причину такого нежелания сражаться в надежде, что все как-нибудь утрясется само собой, нужно искать в характере Джонстона. В войсках гуляла байка о том, как Джонстон еще до войны ходил на утиную охоту. Хотя у него была репутация меткого стрелка, он так ни разу не спустил курок. «Птицы летели то слишком высоко, то слишком низко; собаки были слишком далеко или слишком близко — в общем, все шло не так, как надо. Он… боялся промахнуться и подмочить свою блестящую репутацию»[1303]. Весной 1864 года Джефферсон Дэвис предложил Джонстону начать наступление на Шермана, пока тот не начал атаковать сам, но Джонстон предпочел ждать на заранее подготовленных позициях, чтобы Шерман подошел так близко, что промахнуться будет уже невозможно.

Шерман, впрочем, не оказал ему такую услугу. Несмотря на репутацию безжалостного, «дядюшка Билли» (как его называли солдаты) не любил авантюры: «Их почет и слава — вздор. Даже самый блестящий успех покоится на растерзанных в клочья телах, горе в семьях погибших»[1304]. Силы вторжения Шермана составляли три армии, находившиеся под его командованием: Камберлендская армия генерала Джорджа Томаса, насчитывавшая 60 тысяч человек, в том числе части бывших 11-го и 12-го корпусов Потомакской армии, сведенные в новый 20-й корпус; 25-тысячная Теннессийская армия, которой сначала командовал сам Грант, потом Шерман, а сейчас — их молодой протеже Джеймс Макферсон; наконец, 13-тысячная Огайская армия Джона Шофилда, участвовавшая прошлой осенью в освобождении Восточного Теннесси. Весь этот контингент был связан с тылами единственной и уязвимой одноколейной железной дорогой. Условия местности в северной части Джорджии благоприятствовали обороне даже больше, чем в Виргинии. Пространство между Чаттанугой и Атлантой пересекают крутые, труднопроходимые горные хребты и бурные реки. 50-тысячная армия Джонстона (к которой вскоре подошли резервы из Алабамы, увеличившие ее численность до 65 тысяч человек) заняла оборону на хребте Роки-Фейс-Ридж, прикрывая флангом железную дорогу, проходившую в 25 милях к югу от Чаттануги, и приглашала янки атаковать.

Шермана не прельстила перспектива воспользоваться этой «дверью к смерти». Вместо этого он, подобно боксеру, нанес пробный удар слева (силами Томаса и Шофилда), чтобы выяснить намерения Джонстона, а Макферсона послал в глубокий рейд через горные проходы с целью разрушить железную дорогу в районе Ресаки — в 15 милях в тылу у конфедератов. Благодаря недосмотру кавалерии южан, перевал Снейк-Крик остался практически без охраны, и 9 мая пехота Макферсона прошла по нему. Обнаружив, что Ресака защищена внушительной линией окопов, Макферсон вступил в перестрелку и, переоценив силы защитников (там было всего две бригады), вернулся, не достигнув железной дороги. Встревоженный угрозой своим тылам, Джонстон послал в Ресаку часть армии, а затем и сам отошел туда с основными силами в ночь с 12 на 13 мая. Шерману так и не удалось совершить нокаутирующий удар: «Ну, Мак, — сказал он раздосадованному Макферсону, — ты упустил шанс, какие выпадают раз в сто лет»[1305].

Целых три