Это происходит из-за того, что ее центр тяжести находится далеко позади наконечника, и по мере замедления она теряет устойчивость. Из-за этого кувыркания рассеивается огромное количество энергии, и при попадании пули в надежно защищенный орган, такой как печень, которая покрыта плотной фиброзной оболочкой, так называемой глиссоновой капсулой, его может буквально разорвать на части. Именно это и случилось с нашим пациентом.

Я почувствовал, как аорта в моих пальцах начала пульсировать, – стало понятно, что артериальное давление восстанавливается. Я сжимал его аорту уже минут сорок и испытал радость и облегчение, когда анестезиолог сказал, что давление и сердцебиение стабилизировались. От напряжения у меня онемели и сильно болели большой и указательный пальцы правой руки. Я попросил Дэвида сжать аорту вместо меня, чтобы я мог полностью перекрыть ее зажимом. Лишь после этого мы смогли оценить весь масштаб повреждений. Установив зажимы на оставшиеся кусочки печени, висевшие на нижней полой вене, мы быстренько зашили все имеющиеся разрывы.

Часа четыре спустя пациент все еще оставался с нами. Его сердце исправно билось, а легкие насыщали организм кислородом, но у него больше не было печени, а вдобавок еще и отказали почки. Его поместили в палату интенсивной терапии, и было принято решение – думаю, впервые в истории военной медицины – попробовать провести гемодиализ. Диализный аппарат пылился в шкафу, и инженеры возились с ним всю ночь, чтобы привести в рабочее состояние. Когда им это удалось, аппарат смог вывести из организма токсины, с которыми обычно разбираются почки и печень.

На следующее утро я пошел навестить пациента в палату интенсивной терапии. Он оказался в удивительно хорошем состоянии. Его артериальное давление было в норме, хоть он и нуждался в препаратах для стимуляции сердечных сокращений, а кровотечение полностью прекратилось. После того как рабочего подстрелил снайпер, его шансы на выживание были ничтожно малы, но благодаря невероятной командной работе, опытным специалистам и имевшемуся в распоряжении оборудованию ему удалось пережить ранение, уровень смертности от которого в обычной ситуации составил бы почти сто процентов. Вместо этого, когда состояние окончательно стабилизировалось, его переправили в Великобританию, где он встал в очередь на пересадку печени.

После этого травматологическое отделение на базе «Кэмп Бастион» признали – по моему мнению, совершенно справедливо – лучшим в мире. Я горжусь тем, что был частью этой истории, и невероятно рад, что эти методики теперь распространяются за пределы армии и помогают несчастным мирным жителям, пострадавшим в результате боевых действий.

Через два года после поездки в Афганистан я вызвался отправиться в Сьерра-Леоне вместе с «Врачами без границ». Эта бывшая британская колония с населением около шести миллионов человек, расположенная на западном побережье Африки, с момента обретения независимости в 1961 году пережила ряд насильственных переворотов и путчей. Обширные запасы алмазов в стране и борьба за контроль над ними стали главной движущей силой гражданской войны, которая бушевала в Сьерра-Леоне с 1991 года. Прибыв туда в начале 1998 года, я приступил к работе в больнице Коннот во Фритауне, столице страны, где бои вышли из-под контроля. Как и в Кабуле в 1996 году, различные вооруженные группировки воевали между собой, отчего сильно страдало мирное население. Правительство предпринимало единичные попытки заявить о себе, но любая правительственная поддержка неизменно жестоко подавлялась ополченцами, в первую очередь Объединенным революционным фронтом (ОРФ).

Поначалу ОРФ встретил поддержку и одобрение жителей Сьерра-Леоне, возмущенных коррумпированной элитой Фритауна. ОРФ обещал им бесплатное образование и здравоохранение, а также справедливое распределение доходов от продажи алмазов. Однако, почувствовав силу оружия, они быстро перешли на сторону зла. Я думал, что талибы[54] были плохими, но Сьерра-Леоне в очередной раз смогла потрясти меня масштабами жестокости одних людей по отношению к другим. Бойцы ОРФ стали нападать на мирных жителей, устраивая устрашающие массовые отрубания конечностей. Что движет людьми, поступающими подобным образом друг с другом? Должно быть, отчасти это объяснялось бесконтрольным проявлением власти или же боязнью возмездия. Как только люди начинают слепо повиноваться безрассудным правителям, подстраиваясь как в мышлении, так и в одежде, обезличить врагов становится намного проще.

Несколько недель я только тем и занимался, что обрабатывал культи верхних конечностей женщинам, старикам и детям, самым младшим из которых было всего три года. Было тяжело видеть столь бесчеловечное насилие, но ко всему прочему это была еще и изнурительная монотонная работа. Многие сотни мирных жителей были покалечены этими вышедшими из-под контроля группировками, состоявшими из детей и молодых людей, которых их мстительные лидеры обманом убедили взяться за оружие.

Как-то раз я дал свой фотоаппарат одному из местных работников и попросил его выйти из больницы и снять происходящее на улицах на видео. Он вернулся назад с кадрами, которые до сих пор заставляют меня содрогаться. Одного представителя оппозиции привязали к капоту автомобиля. Его везли, чтобы покрасоваться перед одним из генералов ОРФ. У паренька за рулем машины на шее висела цепочка, на которой, словно амулет, болтался отрубленный палец. Рядом с больницей расхаживал человек, угрожающе занеся над головой мачете, – судя по всему, он был под наркотиками и совершенно не боялся властей. На самом деле он не боялся вообще ничего. Большего беззакония, чем творилось здесь, я, пожалуй, не встречал нигде.

Через год после командировки во Фритаун я вызвался добровольцем в Монровию, столицу Либерии, соседней страны на юге. Повстанцы из Сьерра-Леоне перешли границу и вступили в ожесточенные бои с правительственными войсками. В этом конфликте большинство повстанцев немалую часть времени были под кайфом от наркотиков и часто гарцевали голыми, демонстрируя свою «мужественность». Было сразу понятно, кто из поступавших в больницу раненых был солдатом, а кто – повстанцем: они были либо голыми, либо облаченными в изодранную военную форму. Казалось, обе стороны одержимы безумной жаждой крови; многие носили мелкие побрякушки и трофеи на шее в надежде, что это защитит их от пуль врагов.

Наша больница часто оказывалась на линии фронта, и почти каждый день по окнам и стенам попадали снаряды. Между тем каким-то чудом никто из работавших в больнице за время моего пребывания там не пострадал.

Мы склонны рассматривать Африку как цельную территориальную единицу, а не огромный континент, состоящий из разнообразных и разрозненных народов, живущих на территории, которая простирается от безжизненной пустыни до тропических лесов, захватывая все, что лежит межу ними. Принято считать, что среди пятидесяти с лишним африканских стран встречаются очаги прогресса и процветания, но большинство африканцев все еще пожинают плоды освобождения от колониального гнета, и им только предстоит воспользоваться несметными людскими и природными ресурсами. Многие страны охвачены гражданскими войнами из-за того, что колониальные национальные границы были проведены без учета местной этнической или племенной истории, а слово «диктатор» в Африке стало ассоциироваться, зачастую оправданно, с жадностью и коррупцией.