С помощью переводчика я спросил у талиба[33] -надзирателя, можно ли немедленно доставить ее в операционную, рассчитывая, что это лишь формальность. К моему изумлению, он покачал головой. Я не мог поверить: он не только не дал шанса на жизнь матери, но и лишил ее маленького мальчика. Мы все принялись его умолять, но, несмотря на наши увещевания, переводчик сообщил, что надзиратель принял решение и, с его точки зрения, было бы только правильно, если бы мать умерла. Тогда акушерка-волонтер побежала за старшей медсестрой, потрясающей Ингрид. Нам срочно нужно было что-то предпринять – пациентка истекала кровью. Мартин, анестезиолог из Германии, прибежал к нам из родильного отделения сказать, что она умрет, если мы срочно ее не прооперируем.

Оставив талиба[34] -надзирателя без внимания, мы вместе с Ингрид выбежали из больницы, запрыгнули в машину и попросили водителя отвезти нас к мулле Омару, лидеру талибов[35]. Мы приехали в центр города, остановившись неподалеку от великолепной мечети, покрытой голубой мозаикой. К моему удивлению, имам согласился нас впустить – Ингрид была очень настойчивой и попросту не приняла бы отказа. Я стоял рядом с ней, когда она на повышенных тонах разговаривала с одним из самых страшных людей на свете. Он держался спокойно, как подобает государственному деятелю, и я не увидел злобы в его единственном глазе, которым он на меня смотрел. Наверное, просто чтобы от нас отделаться, он удовлетворил нашу просьбу разрешить операцию, и мы поспешили обратно в больницу.

Я так никогда и не узнаю, как новость об этом дошла до талиба-надзирателя, но, холодно кивнув, он обозначил свое согласие, и мы поспешили доставить пациентку в операционную. К тому моменту она была белая как стена, ее давление упало до предела, а пульс подскочил. Она была холодной и мокрой от пота – еще чуть-чуть, и из-за низкого давления отказали бы почки и печень, что означало бы медленную смерть, даже если бы удалось провести спасительную операцию.

Я окинул ее взглядом и стал соображать, как поступить. В подобной ситуации хирург может использовать ряд различных методик – попытаться сдавить матку, обложив ее ватными тампонами, либо надуть специальный медицинский зонд, чтобы остановить кровотечение изнутри. Она только что родила шестого ребенка, и у нее был сильнейший шок, а я не был уверен, поможет ли что-либо из этого. Я принял решение оперировать.

Мартин быстро ввел ее в наркоз и начал переливать единственный пакет с кровью, который у нас оставался. Я не был уверен, что именно буду делать, поэтому вскрыл ей брюшную полость длинным срединным разрезом. Я слышал об одной методике, заключавшейся в наложении на матку швов, чтобы сдавить ее, и обдумывал это, пока вскрывал женщине живот. Ее матка оказалась огромной, напряженной и с очень толстыми стенками. Препараты для сокращения матки не подействовали. Акушерка напомнила мне, что плацента порвалась и ее никак не удалить. Тут-то меня осенило, что у пациентки, должно быть, произошло врастание плаценты в стенки матки. Я должен был соображать быстро – она нуждалась в гистерэктомии[36]. Я никогда прежде не выполнял такую операцию, но, поскольку прошел подготовку в колоректальной хирургии[37], чувствовал, что неплохо ориентируюсь в тазовой области.

Аккуратно разместив зажимы и отделив связки и фаллопиевы трубы, я стал осторожно продвигаться вниз, перевязывая различные снабжающие матку кровеносные сосуды, пока не нащупал шейку. Кровеносные сосуды были огромными, с палец толщиной. Задень я один из них, это обернулось бы массивным кровотечением, которое, с учетом имевшегося в распоряжении минимального количества крови для переливания, стало бы для женщины смертельным. Очень осторожно и с огромным волнением, под бдительным оком талиба[38] – надзирателя, я удалил матку чуть выше шейки. В ней было, скорее всего, не менее трех литров крови. Пациентка чудом выжила, но следующие несколько дней оставалась в критическом состоянии. Я до сих пор не могу понять, что творилось в голове у того талиба[39], и после операции относился к нему с полным презрением. Где это в Коране говорится, что можно играть в Бога?

Между тем я должен был сохранять осторожность, потому что это был крайне опасный и очень мстительный человек. Я познакомился с одним из операционных медбратов, Мохаммедом, который прекрасно справлялся со своими обязанностями. Однажды Мохаммед не пришел на работу, и я поинтересовался, где он, на что остальные медсестры и врачи ничего не ответили, лишь исподтишка бросая взгляды на надзирателя.

Мохаммед, как я потом узнал, постриг бороду: она не помещалась под хирургической маской, а он не хотел подвергать пациентов дополнительному риску инфекционного заражения. Надзиратель же посчитал, что это противоречит исламскому учению, и приказал на сутки запереть Мохаммеда в стоящем посреди улицы грузовом контейнере.

Это было печально известное наказание для людей, уличенных в якобы антиисламских действиях. После освобождения Мохаммед рассказал мне, что с ним там было человек пятьдесят, не меньше – лишенные еды и воды, без туалета, в окружении собственных экскрементов и мочи. Внутри была кромешная тьма, и лишь когда дверь открывали, чтобы кого-то завести или выпустить, туда пробивался свет. Температура внутри контейнера была под 50°C. Более ужасное обращение с людьми сложно представить.

Мы работали на гуманитарную организацию, и нам разрешалось посещать городской футбольный стадион, где приводились в исполнение наказания по законам шариата, в лучших традициях Талибана[40]. Однажды по собственному идиотизму я пришел туда, став свидетелем ужасных и незабываемых зверств: закопанных по шею в песок женщин забивали камнями; других ставили к кирпичной стенке, выложенной их собственными руками, куда на большой скорости врезался грузовик. Происходили здесь также и убийства из мести, когда родственникам жертвы разрешалось расстреливать предполагаемого виновника ее гибели. Казалось, я попал на какое-то жестокое представление в Древнем Риме, и это навеяло воспоминания о корриде, которую я как-то посетил в Провансе и был потрясен убийством этих величественных животных. Происходящее здесь было намного, намного ужаснее.