ответил я, проходя в лабораторию. — Так и сделаю.

Спустившись в секцию, я потер глаза и, вздохнув, приступил к работе. Завтра высплюсь, перед встречей с Демидовым. А пока что — работать, княжич, никто кроме тебя этого не сделает.

На рассвете я вышел из лаборатории и, кивнув охраннику, отправился на парковку. Охрана уже должна была привезти мне сменную одежду, так что приведу себя в порядок, позавтракаю и пойду учиться.

Как бы там ни было, кто бы ни нападал, а княжич Романов всегда будет на высоте. И сегодняшний зачет я Сковородину сдам, как бы тот ни пытался этого избежать.

Глава 10

Занятия тянулись долго, но я все же выдержал до конца первой половины, держась исключительно на силе воли и огромных дозах кофеина, выпитого утром. Организм уже не воспринимал твердую пищу, меня подташнивало.

— Дмитрий, с вами все в порядке? — спросила Мэйлин на своем родном языке.

— Все в норме, — ответил я принцессе. — Просто не выспался.

В такие моменты очень жаль, что я не целитель. Мое укрепление тела никак не помогает взбодриться, и любое дополнительное воздействие сейчас будет пускать мои органы в работу на износ. В теории можно загнать себя до полумертвого состояния, но сейчас в этом не было необходимости.

— Я могу помочь, — кивнула Мэйлин и подняла левую руку, подав пальцами какой-то хитрый знак.

Не прошло и минуты, как возле нашего стола возник парень со второго курса.

— Помоги княжичу, — велела принцесса строгим тоном, и китаец поклонился ей, после чего встал у меня за спиной.

— Снимите щит, — попросил он, говоря с едва заметным акцентом.

Я выполнил просьбу, и мастер тут же прошелся по моей шее быстрой серией тычков. Я ощутил, как его техника прошивает мое тело молниями, но никакой боли не было. Зато в голове прояснилось, тошнота прошла, и я почувствовал себя примерно так же, как если бы успел немного передохнуть после тяжелой физической нагрузки.

— Это даст вам три часа, Дмитрий, — объявила Мэйлин, нетерпеливым жестом отсылая китайца. — Повторять нельзя, но вам же хватит?

— Благодарю, госпожа Ван, — склонил голову я с улыбкой. — Должно хватить.

Есть, однако, я все равно не стал. Да и не хотелось по-прежнему, так что до конца занятий я продержался, а когда эффект от техники китайского мастера начал спадать, отправился на кафедру.

— Дмитрий Алексеевич, вас ожидают, — сообщила секретарь, указывая мне на дверь.

— Спасибо, — кивнул я, сразу же направляясь в кабинет декана.

Внутри уже собралась целая комиссия. Петр Сергеевич, расположившийся за своим столом, лениво поднял на меня взгляд поверх кружки с чаем, после чего указал взглядом на свободный стул. Сковородин сидел чуть в стороне, ковыряясь пальцем в планшете. На меня Александр Вадимович не взглянул, пока я не занял предоставленное место.

А вот присутствие в противоположном углу кабинета Телегина меня удивило, хотя я и не подавал вида. Впрочем, даже если Иван Никитич попытается вставить мне палки в колеса снова, сегодня у меня уже нет ни сил, ни настроения играть в хорошего парня.

— Итак, господа, все собрались, так что не будем затягивать, — заговорил декан, громко опуская кружку на подстаканник, расположенный по левую руку от монитора. — Предупреждаю присутствующих, что все сказанное далее будет идти под запись, а после отправится в архив Царского Государственного Университета. Итак, первокурсник Романов Дмитрий Алексеевич с факультета биохимии воспользовался правом досрочно сдать зачет по предмету философия, преподавателем которого является Сковородин Александр Вадимович. В лице комиссии, помимо меня, декана факультета Толстых Петра Сергеевича, также присутствует профессор Телегин Иван Никитич. Александр Вадимович, приступайте.

Философ отложил свой планшет и начал задавать вопросы. Ничего сложного в них не было, и если бы Сковородин не пытался поймать меня на незнании, уточняя практически каждый ответ и спрашивая мое личное мнение, все закончилось бы буквально минут за сорок.

— Вы считаете теорию сверхчеловека ошибочной? — уточнил Александр Вадимович, когда мы коснулись его любимой темы. — И в чем же, по-вашему, кроется эта ошибка?

Я улыбнулся.

— То, что вы называете сверхчеловеком, во-первых, не является человеком, — заговорил я, глядя на своего собеседника. — В лучшем случае его можно отнести к постчеловеку — то есть это нечто, что когда-то было представителем нашего вида. Во-вторых, отбросив саму суть чувств и эмоций, вы создаете не чистый разум, не подверженный влиянию сиюминутных страстей, а бездушную машину, которая с легкостью обречет человеческий вид на вымирание.

— Хм, с постчеловеком, возможно, я даже соглашусь, мне нравится ваш термин, — потерев подбородок, кивнул Сковородин, после чего продолжил: — Но почему же вы так решительно настаиваете, что человек без эмоций — уже и не человек вовсе?

— У нас уже есть опыт взаимодействия с такими, — приподняв бровь, ответил я. — И мы не восхищаемся ими, а закрываем в лечебницах и стараемся делать это раньше, чем очередной натворит бед. Психопатия — это опасное заболевание даже для обладающего нашими человеческими возможностями. Но представьте, что вы такого сами ставите на пьедестал, откуда он начнет диктовать волю окружающим.

Сковородин усмехнулся в ответ.

— Вы уравниваете существо за пределами человеческой эволюции и больного?

Я улыбнулся и развел руками.

— Разве? Вся суть теории сверхчеловека, о которой мы рассуждаем, основана на том, что руководит этой сущностью — лишенный эмоций разум. Но это не объективность, это слепота, ущербность, деградация. Все равно что из полноценного современного компьютера сделать счеты и заявить, что теперь он — совершенство. Ведь и то и другое — вычислительная машина.

— И что же, может, у вас есть мысли, как эту теорию можно было бы исправить? — поинтересовался тот.

— Я считаю, нужно подходить с другой стороны изначально, — заявил я. — Какую проблему решает сверхчеловек? Это не шаг вперед по эволюционному пути, это создание бесстрастного судьи, заботливого пастуха, который поведет за собой все остальное стадо, не достигшее такого уровня развития.

— Пока все верно, — кивнул Сковородин.

— Но для того, чтобы заботиться, нужно сострадать, а чтобы сострадать, нужно чувствовать. У нас уже есть несколько монотеистических религий, где поклоняются подобной сущности, — сказал я. — И смотрите, что мы видим — даже дети задаются вопросом, почему, если бог существует, он допускает насилие, горе, смерть. Ответ кроется в излюбленной вами теории сверхчеловека.