был вернуться, забрать ее или кинуть послание с инструкциями. При ней была пятилетняя дочь. Та капризничала, и мать никак не могла ее утихомирить.

Тут и подкатил к ней галантный Кугель. Вручил ребенку леденцового петушка на палочке, чем разом успокоил девочку и завоевал ее доверие. Заверил женщину, что муж устроился на хорошую работу. И предложил проводить ее до места. Она вернулась за своим скарбом, а потом пошла за «провожатыми». Прямиком к своей погибели.

Это был первый раз, когда бандиты лишили жизни ребенка. До того взрослых с детьми обходили стороной. Не то чтобы из жалости. Просто как-то оно непривычно и совсем не по-людски. А тут представился случай, который обидно упускать. Вот и пришлось пигалицу прибрать.

Когда Бекетов закончил работать «микстурой», то только пожал недоуменно плечами. Сейчас он пытался понять свою прошлую нерешительность. Детей убивать нельзя. А почему? Еще как можно. Это куда легче, чем взрослых. Они мелкие. Много ли им надо. Это все равно что кошку прибить.

Он кинул мельком взор на Кугеля. И не увидел в нем даже малейшего смущения. Тому вроде даже и понравилось, когда трещат детские косточки, – вон как глаза загорелись да щеки покраснели. Не, все же много личного благородие вкладывает в дело. Это для Бекетова работа. А для Кугеля – радость жизни… Впрочем, и для Бекетова радость. Пьянящее чувство, когда он отнимал жизнь, уже было не такое острое, не как в самом начале, но все же накатывало исправно.

По возвращении домой Бекетов вместе с другим барахлом передал жене детскую курточку в крови.

Зинаида даже вопроса не задала откуда. Она вообще никогда не спрашивала ничего. Только, отстирав курточку, попыталась прикинуть, а не оставить ли ее. Вон, ребенок растет не по дням, а по часам. Может, вещица и ему пригодится…

Глава 16

1932 год

Перед вокзальчиком «Кирсаново», как всегда, было многолюдно. Сновали приезжающие и отбывающие. Стояли в ряд пролетки извозчиков и телеги. Даже затесался в стороне автомобиль, ожидавший, видать, какого-то местного начальника. Толпились очереди у остановок общественного транспорта, которого, в отличие от людей, было очень мало. Слышалось гулкое многоголосье, через которое прорывались призывные крики:

– Пирожки!

– Газеты!

– Кому переночевать?

Начальник местного угрозыска Демидов и оперативник Осипенко только что по агентурной информации зацепили здесь Мотю Бакинского, знатного майданщика, работающего по поездам и облегчавшего граждан на их багаж. Это была удача. Теперь оставалось уложить его в адрес – он явно направится на какую-то «малину». А вечерочком устроить там обыск и задержание. Наверняка будет масса вещичек с поездов да и, если повезет, с других краж.

– Не упустить бы в этой чертовой толчее. – С этими словами Демидов нырнул глубже в толпу, как пловец в бассейн.

Осипенко старался не выпускать начальника из виду. И тут его дернули за рукав:

– Здоровьица, начальничек!

Голос был нахальный. И явно принадлежал Севе Апельсину. Тот получил кличку, когда два года назад стащил ящик с экзотическими фруктами в нэпманском магазине. Но этим его достоинства не исчерпывались. Он был штатным осведомителем, состоящим на связи у Осипенко. И постоянно притаскивал интересную информацию.

Вот и сейчас он был чем-то взбудоражен. А это значило – зацепил что-то интересное и сейчас весь во власти охотничьего азарта.

– Что у тебя? Говори быстрее. – Осипенко присмотрелся и разглядел в толпе Демидова. Потом высмотрел солидного господина в шляпе, пальто и с увесистым саквояжем в руке, стоящего около газетного киоска. Это и был Мотя, черт чемоданный.

– Гадом буду, но нашел я их, – пригнувшись к оперативнику, прошептал осведомитель.

– Кого? – Не обращая особого внимания на Севу, Осипенко пытался не упустить майданщика из виду.

– Ну тех мокроделов. Что крестьянина изводят у железных дорог.

– «Бесы», значит, – кивнул Осипенко.

– Прям на глаза полезли мне. У меня ж глаз острый. Вижу, как эти деловары трутся около крестьян. Тут и жахнуло меня – они.

– И чего? – Оперативник с интересом посмотрел на своего подсобника. – Где они сейчас?

– На платформе.

– Надо брать их, – задумчиво произнес оперативник.

С одной стороны, скорее всего, это пустышка и осведомитель просто выдает желаемое за действительное. С другой же – а чем черт не шутит!

– Да толку, – махнул рукой Сева. – Проверишь у них ксивы. И отпустишь. А бумажки могут быть выправлены на других людей. Не-е, лучше их отследить.

Оперативник все не мог решиться. Но тут появился Демидов и прикрикнул:

– Чего ты телишься? Вон Мотя к трамваю пошел! Упустим!

Осипенко хлопнул осведомителя по плечу:

– Давай, проводи их. Подработай. Только на рожон не лезь. Им человека убить, что на таракана наступить.

– Ученого учить – только портить!

– Ну и хорошо. В бой! По итогам отчитаешься! Место для связи помнишь, надеюсь!

– Хе, – только и усмехнулся Сева.

Прогрохотал трамвай – достопримечательность не слишком большого города, меньше ста тысяч населения. Рельсы проложили еще в царские времена, когда здесь был промышленный бум.

Оперативники ринулись к вагону. И Осипенко так и не увидел тех, кого засек Апельсин. И даже не успел расспросить о приметах. Двое и двое, мужчины. И все.

А Сева отправился подрабатывать фигурантов. Он страшно любил все эти разыскные словечки. И была у него заветная мечта – самому стать оперативником уголовного розыска. А что, из блатных туда брали, форму, галифе, кепку давали и револьвер. Вот это жизнь! Не все же время с форточниками да щипачами водиться. Ну, если не оперативником, то хотя бы секретным сотрудником. Это уже не осведомитель. Тут ранг повыше. Они на зарплате. А еще лучше – сразу в ОГПУ!

Энергии и пронырливости у Севы было на троих. Задора тоже. А еще азарт охотника. И инициативность.

Блатных он не слишком любил, ничего хорошего они ему в жизни не сделали, только все зубы повыбивали на своих толковищах, теперь вон сверкает фиксами. Так что угрызений совести по тем, кого вложил за свою жизнь, Апельсин не ощущал ни малейшего. Тех, кто был ему симпатичен, он никогда не вкладывал. Воруют и пусть воруют. Он и сам ворует.

Сева вернулся на вокзал. Те двое все еще были там. Один – мелкий бородатый мужичонка в крестьянской одежде. Другой – долговязый, длиннорукий, с низким лбом и характерным лиловым алкогольным оттенком лица. «Доходяга» и «Забулдыга» прозвал их про себя Сева, а всю компанию определил как «артель». Так и напишет в агентурном сообщении.

И все же – это «бесы» или не «бесы»? Всем своим существом Сева ощущал – они. И не просто так глазами зыркают, а высматривают дичь.