Люся вытащила из сумки блокнот.

– Я записку напишу.

– Хорошо, – сдался я, – учитывая форсмажорныеобстоятельства, я выполню вашу просьбу.

Двухэтажное здание садика пряталось в глубине большогодвора. Я вошел внутрь пропахшего щами помещения и увидел на стене объявление:«Дети выдаются родителям только в трезвом виде». Вот и гадай после этого, чтоимела в виду администрация. То ли пьяных воспитанников тут оставляют на ночь,то ли родители обязаны являться сюда трезвыми.

– Дядя, ты чей папа? – тронуло меня за штанину крошечноеангелоподобное существо.

Вместо того чтобы ответить: «Ничей», я присел на корточки испросил:

– Скажи, солнышко, где можно найти нянечку Ираиду?

– Она на кухне, – сообщило дитя, – чай пьет, с печеньем.Если мы чего не съедаем, это потом нянечка скушает.

Я улыбнулся и пошел по длинному коридору, в который выходилобесчисленное множество белых одинаковых дверей. Нянечка нашлась за пятой. Она ивпрямь баловалась чаем с курабье.

– Вы Ираида? – спросил я.

Нянька вытерла рукой губы.

– Ну?!

– Вам записка.

– Что?

Я сунул ей под нос листок.

Бабища близоруко прищурилась, потом поднесла к носуцидульку.

– Поня-ятно, – протянула она.

– Значит, девочка останется присмотренной? – обрадовался ястоль скорому разрешению проблемы.

– Деньги за ночную группу уплочены, – мрачно буркнулаИраида, – я никакого права не имею возражать, хотя ясное дело, что ребенкулучше дома, чем тут. Любая мать, даже такая, как… Впрочем, ладно, хорошо хотьдогадалась записку написать. Эх, ну и люди.

Не желая вступать в разговор с обозленной бабой, я вежливосказал: «До свидания» – и пошел к двери.

– Эй, постойте-ка! – воскликнула Ираида.

Я обернулся.

– Слушаю вас!

– Ну офигеваю прямо, – взвизгнула она, – простоцирлих-манирлих. Вас Павлом зовут?

– Иваном Павловичем.

– А, значит Соня спутала. Она все говорит: «А про Павларассказывать ни-ни!» Неужели вам не стыдно?

– С какой стати я должен испытывать душевные муки, –удивился я, – я ничего плохого не сделал!

– Ладно тебе, – махнула рукой Ираида, – Люся дочку запугала,та дома как могила молчит, а сюда придет и мне рассказывает. Зачем в семьювлез? Некрасиво это! Девочку к себе привязываешь, подарки даришь. Уж и не знаю,как такое поведение назвать. Позавчера Соня куклу приносит, эту, как ее, Барби.Дает мне и шепчет: «Спрячьте на полку».

Ираида удивилась и отчего-то тоже шепотом поинтересовалась:

– А зачем ее убирать? И почему ты в детский сад дорогуюигрушку притащила? Вдруг кто сломает. Давай положим в шкафчик, а вечером домойзаберешь.

– Нет, – озираясь, ответила малышка, – мне ее дядя Павелподарил, нельзя к себе нести, вдруг папа спросит, откуда Барби взялась? Пустьпока тут посидит, а потом мама за дядю Павла замуж выйдет, и я ее заберу.

Ираида сначала оторопела, а потом спросила:

– Твоя мама надумала развестись с папой?

– А чего с ним жить, – по-взрослому ответила девочка. –Копейки приносит, а его за это кормить, одевать и обстирывать надо. Да еще намаму бросается, кричит: «Убью, зараза».

Я с легким изумлением слушал нянечку. Лично у меня создалосьвпечатление, что Люся очень встревожена судьбой Виктора – пока мы ехали вмилицию, на ней просто лица не было.

– Так что, мил-человек, зазря ты в чужую семью лезешь, – сосуждением закончила Ираида, – дитя у них, тебе девочка чужая, как ниприкидывайся – родной не станет. Оставь их в покое, найди себе незамужнюю.Нехорошо!

– Вы ошибаетесь, – непонятно по какой причине я попыталсяразубедить няньку, – я не имею никакого отношения к Люсе.

Следовало просто молча уйти, но меня отчего-то потянулооправдываться.

– Ага, – скривилась Ираида, – а то записки чужие люди носят?Ваще обнаглел, в садик явился! При живом отце.

– Поверьте, я сегодня впервые в жизни увидел Харченко, –продолжал бубнить я.

Ираида сморщилась. Я слегка растерялся, может, стоитрассказать про арест Виктора? Но вдруг Люся не хочет, чтобы о задержании супругазнала каждая собака? Да и с какой стати я обязан давать отчет няньке? ПросьбуЛюси я выполнил, а уж на семейные секреты госпожи Харченко мне абсолютнонаплевать.

Я повернулся и пошел к двери.

– Бесстыжие глаза, – полетели мне в спину злые фразы, – наглаяморда! Ну погоди, господь-то все видит, ничего не простит. Плохо тебе будет!

В самом мерзком настроении я сел за руль, услышал треньканьемобильного, глянул на дисплей и увидел номер Николетты. Первой мыслью было неотвечать, но потом я справился с детским желанием спрятаться в шкаф при виденеприятности и спросил:

– Что случилось?

– Вава, – затрещала маменька, – ты где?

– Ну, в принципе не так уж далеко от дома.

– Прелестно. Немедленно купи мочалку.

– Что?

– Мо-чал-ку, – по слогам повторила Николетта, – такуюмягкую, длинную. Ясно?

– Абсолютно, – ответил я.

– Как окажешься в магазине, позвони.

– Зачем?

– Важен цвет.

– Мочалки?

– Да.

Я снова не стал спорить. Долгие годы общения с Николеттойнаучили меня: если хочешь сохранить психическое здоровье, никогда не занимайсявыяснением ненужных подробностей. Желает маменька мочалку определенного цвета?Приобрету без проблем и отправлюсь спокойно читать Рекса Стаута. Начнусовершенно справедливо объяснять ей, что цвет губки никак не влияет на еекачество, получу жуткую истерику. Да и какая мне разница, с чем Николеттаотправится в ванную?

Приехав в супермаркет, я соединился с маменькой.

– Стою в отделе хозяйственных товаров.