Лучшая защита для женщины – ее толстый кошелек. Дама можетбыть хороша собой, умна, очаровательна, воспитана, интеллигентна, скромна, но,если в ее бумажнике пусто, дело плохо. Наш мир жесток, кто вас кормит, тот васи «танцует». Если вы хотите целый день лежать на диване, сложив наманикюренныепальчики, готовьтесь к тому, что превратитесь в личную собственность того, ктодает материальную стабильность. Вот пошел я как-то с Гришкой в ресторан инаблюдал там отвратительную картину: сидевший за соседним столиком мужикналетел на свою спутницу, прехорошенькую куколку лет восемнадцати с огромнымиголубыми глазами и пухлыми детскими губками. Уж не знаю, чем его обозлилонебесное создание, но парень примерно четверть часа орал на несчастную. Слова,которые он употреблял, я повторить не способен. Поймите меня правильно, я живуна свете не один десяток лет и хорошо знаком с ненормативной лексикой, носчитаю, что воспитанный человек не имеет права позволять себе некоторыевыражения, в особенности в публичном месте и при дамах. Мужик меня разозлил. Ябы на месте блондиночки встал, взял со стола миску с салатом и надел ее наголову потного от воплей мерзавца. Но девочка молчала. Ее маленькие ушки, вкоторых сверкали серьги с крупными бриллиантами, стали огненными, потом красказалила стройную трогательно-беззащитную шейку, украшенную красивым, явно оченьдорогим колье, и я понял: нет, никогда этот несчастный ребенок не проявит свойхарактер, будет терпеть унижение и публичные оскорбления, потому что сейразнузданный хам содержит ее, покупает сверкающие камушки, водит в рестораны,одевает, обувает, кормит, в конце концов. А не у всех мужчин хватаетблагородства души, не каждый способен уважать содержанку.

– За все нужно платить, – хмыкнул Гришка, проследив за моимвзглядом, – любишь кататься, люби и саночки возить. Хочет брюликами сверкать –пусть терпит!

Но в моем сердце прочно поселилась жалость к несчастнойдевочке.

– Гриша, ты несправедлив. Ну чем этот запуганный ребенокхуже вон тех теток, обвешанных побрякушками с головы до ног?

Приятель повернул голову, обозрел полных дам, допивавших надвоих третью бутылку водки, и ухмыльнулся:

– Знаю я этих нимф. Королевы продуктов. Правая – владелицасети супермаркетов, левая – хозяйка двух крупных оптовых рынков. Расслабляютсяпосле тяжелой трудовой недели. Основное отличие этих бабенок от той дрожащейкиски состоит лишь в одном: торгашки сами заработали себе на машины, украшения,квартиры и водку с селедкой. Да, они не кажутся мне привлекательными, а еще яочень хорошо знаю, что эти пьяные чебурашки отродясь серьезной литературы нечитали, хорошую музыку не слышали, а из кино предпочитают порнуху. Киска же,рыдающая за соседним столиком, наверное, учится в университете и сумеетотличить Бабеля от Бебеля, художника Моне от Мане и наверняка знает, чточеловек со смешной фамилией Пендерецкий – великий композитор. Не исключаю, чтоона не прочитала последний опус Пелевина, этот автор ей не должен нравиться,киска небось в экстазе от любовных романов Анны Берсеневой, но прилюдно онаникогда в этом не признается.

– Чем тебе не угодила бедная девочка? – возмутился я.

Гришка скривился:

– Видал я таких. Знаешь, если придется идти в разведку, тоскорей уж я выберу в спутницы одну из тех торгашек, чем зайку, которая в стольюном возрасте продалась за украшения.

Выпалив филиппику в адрес предполагаемой студентки, Гришканачал разделывать лежащую у него на тарелке дораду. Я промолчал. Гришасамозабвенный бабник, правда, это качество не мешает ему быть отличным врачом.Скорей всего, моему падкому на девиц приятелю понравилась плачущая девочка, ион просто обозлился, что она принадлежит другому!

Гришка поднял глаза от тарелки и ухмыльнулся:

– Ты, Ваня, слишком мягкотелый, поэтому бабы из тебя веревкии вьют, прикрикни один раз на Николетту, и дело с концом. Дай ей понять, ктоденежки зарабатывает.

– Мне поздно меняться, – улыбнулся я, – бунтовать следовалов подростковом возрасте, но в те годы я мнил себя рыцарем Ланселотом,защитником прекрасной половины человечества.

– Ты просто читал не те книги, – заржал Гришка, – вот оно,пагубное влияние литературы на неокрепшую детскую душу.

– Может быть, – кивнул я, наблюдая, как хорошенькая девочка,осторожно перебирая стройными ножками, бредет за отчаянно матерящимся кавалеромк двери.

В фигурке с опущенной прелестной белокурой головкой былочто-то трогательное, и у меня вновь защемило сердце.

– Лучшая защита женщины – ее толстый кошелек, –прокомментировал Гришка, тоже наблюдая за удаляющейся парой. – Всем девочкампрямо с пеленок следует внушать: дуры, думайте первым делом не о хахалях, а обобразовании. Станете хорошо зарабатывать, будете свободны, никто вас никогда неподомнет под себя. Увидите, что любовник хамит, швырнете ему в морду подарки иуйдете прочь. Другой найдется. Лично у меня самостоятельные бабы вызываютуважение, да и гадости говорить им я поостерегусь, потому что мигом отпорполучу. А эта киска просто вызывает желание пнуть ее.

– Она совсем ребенок, – возмутился я, – о какойсамостоятельности может идти речь!

– Ути-пути, – заржал Гришка. – Ваня, ты неподражаем. Знаеммы таких деток, да они с десяти лет мечтают к кому-нибудь на содержание пойти иочень хорошо понимают: чтобы сесть мужику на шею, следует сперва раздвинутьноги. И вообще, с какой стати тебя эта ситуация задела? Ешь рыбу, остынет.

Я взял приборы и принялся ковырять нежную мякоть. Номаленькое личико с огромными бездонно-голубыми глазами, наполненными слезами,стояло передо мной. Я сам удивился тогда своему состоянию, и вот надо же, почтидва месяца прошло после похода в ресторан, а я, не успев сегодня проснуться,снова отчего-то вспомнил обиженную девушку.

– Иван Палыч! – заколотила в дверь моей спальни домработницаЛенка. – Хозяйка вам напомнить велит: через полчаса клиент придет, вставайте!

Я выполз из-под одеяла, зевнул и отправился в ваннуюбриться.