Смерть Али завершила первую эпоху истории ислама. Мусульманские историки со временем начали называть первых четырех лидеров после Мухаммеда Верно Руководимыми Халифами. Жизнь в те времена определенно не была благорастворением воздухов; но, мне кажется, называя их Верно Руководимыми, ответственные мусульманские историки и не имеют в виду безупречное совершенство. Скорее, они хотят сказать, что эволюция общины от Хиджры до убийства Али была религиозной драмой. Да, в ней случалось и кровопролитие, и душераздирающие трагедии; однако они исходили не из борьбы мелких людишек за власть, деньги или удовлетворение собственного тщеславия. Четверо халифов и ближайшие сподвижники Мухаммеда, составлявшие ядро Уммы в этот период, честно боролись за то, чтобы воплотить откровения в жизнь. Каждый из них внес свой вклад в какую-то важную сторону этого проекта, однако ни один не был, как Мухаммед, настолько велик, чтобы охватить его целиком. Ближайшие преемники Пророка напоминали шестерых слепцов из притчи, ощупывающих слона: один говорил, что слон – это колонна, другой – что стена, третий – что веревка, и так далее. Борьба за халифат в период Верно Руководимых имела богословское значение, поскольку люди отстаивали именно разное понимание богословских вопросов. После смерти Али халифат стал просто империей.

40–120 годы п. Х.

661–737 годы н. э.

Разумеется, Муавия не объявлял, что намерен окончить религиозную эру. Он именовал себя халифом и клялся, что продолжит великую миссию своих предшественников. К концу жизни, однако, он созвал совет арабских племенных лидеров, чтобы решить, кто станет его преемником; эта встреча представляла собой некую внешнюю форму шуры, консультативного комитета, вроде учрежденного Умаром. Вожди, полагая, что он искренне интересуется их мнением, принялись обсуждать достоинства того или другого кандидата. Но вдруг один из подручных халифа вскочил на ноги и ворвался в их круг.

– Сейчас, – взревел он, – этот повелитель правоверных! – И указал на Муавию. – А когда он умрет, повелителем станет этот! – И указал на Язида, старшего сына халифа. – А кто будет возражать, получит вот это! – И выхватил из ножен свой меч[17].

Вожди поняли намек. Формально они исполнили все требования мусульманской демократии, произнесли все положенные слова и сделали положенные жесты, однако следующим халифом избрали, как им и сказали, Язида; и, возвращаясь домой тем вечером, все понимали, что подвергнуть сомнению принцип наследования больше не удастся.

Однако, восходя на престол, Язид знал, что его отец не уничтожил мятежные элементы, а лишь подавил. Поэтому он не спускал глаз с тех, кто мог бросить ему вызов, в особенности с родственников и потомков Али. Хасан к тому времени уже скончался, но жив был его брат Хусейн, и правитель решил – просто ради безопасности – убить этого человека во время его следующего паломничества в Мекку.

Хусейну было уже за сорок. Он знал, что сторонники его отца считают истинным халифом его; знал, что ревностные мусульмане ждут от него продолжения духовной революции; однако не стремился принимать на себя столь серьезную ответственность. Хусейн отстранился от политики и все эти годы вел тихую жизнь, полную молитвы и созерцания, размышляя о великой миссии своего деда.

Однако, услышав, что против него готовится заговор, что убийцы Язида намерены расправиться с ним прямо в Каабе, Хусейн понял, что с него довольно. У него не было ни войск, ни военного опыта. А у Язида была армия, казна и целая сеть соглядатаев. Однако в 60 году п. Х. (680 год по обычному календарю) Хусейн объявил, что бросает вызов Язиду, и вместе с семьюдесятью двумя людьми покинул Медину.

Конечно, эти силы нельзя было назвать «армией» – тем более что в число семидесяти двух входили жена Хусейна, дети и несколько престарелых родственников. Лишь горстка людей из этой компании были мужчины боеспособного возраста. О чем думал этот человек? Неужто и вправду надеялся такими крохотными силами победить империю Омейядов? Быть может, он полагал, что, начав свой поход, разожжет огонь революции и побудит другие племена к нему присоединиться?

Может быть, и нет. В прощальной проповеди перед отъездом Хусейн сказал своим сторонникам: он не сомневается, что погибнет, но не боится этого, ибо смерть «окружает потомков Адама, как ожерелье – шею девушки»[18]. Вспомнил он и стих из Корана, призывающий людей противостоять неправедным правителям, таким, как Язид. Если сын Али и Фатимы, внук самого Пророка, не будет противостоять тирании – кто же останется? Мусульманские предания повествуют, что Хусейн решил собственной жизнью подать пример другим: с самого начала он наделил свое паломничество ритуальным значением. В сущности, он шел на смерть и знал это.

Услышав, что младший внук Пророка пустился в путь, Язид выслал ему навстречу армию. Реальной угрозы для империи Хусейн не представлял, но Язид хотел сокрушить и раздавить его в качестве предупреждения другим радикалам, которым вздумалось бы разыгрывать карту «богоизбранности». Армия Язида настолько превышала числом небольшую группировку Хусейна, что о сражении не могло быть и речи. Легенда гласит, что против четырех сотен Язид выставил сорок тысяч.

Путь имама Хусейна в Кербелу

Каковы бы ни были размеры этой имперской армии, она настигла Хусейна в пустыне к югу от Кербелы, города вблизи южной границы Ирака. Если вы взглянете на сводки погоды в этой части света в летние дни, то увидите, что температура там поднимается до 115 градусов по Фаренгейту (около 46 °C. – Прим. ред.) и выше. В такой-то знойный день императорская армия окружила маленький отряд Хусейна на берегу Евфрата, отрезав его от воды. Хусейн, однако, сделал то, на что не хватило духу его отцу. Он отказался мириться, договариваться, искать компромиссы. Бог, сказал он, избрал его, чтобы возглавить общину добродетельных – и он не может отказаться от миссии, порученной ему Богом.

Один за другим выходили воины Хусейна, чтобы сразиться с воинами Язида. Один за другим они гибли в бою. Тем временем женщины, дети и старики умирали от жажды. Когда погиб последний из этого отряда, победоносный полководец ворвался в лагерь, отрубил Хусейну голову и отослал ее императору вместе с хвастливым письмом.

Отрубленная голова прибыла во дворец в то самое время, когда Язид угощал ужином византийского посла, и сильно испортила пир.

– Так-то поступаете вы, мусульмане? – спросил посол. – Мы, христиане, никогда так не обошлись бы с потомком Иисуса!