из продуктов, которые приносили с собой, или вам их предоставляли организаторы шоу?

– Организаторы предоставляли, конечно. А что бы мы с собой принесли? – вдруг окрысился Загорцев. – Мы ведь не знали, какое будет задание. Вот на кастинге, там – да, там из своих…

– На кастинге? – переспросил Тимофей. – То есть в начале шоу вы готовили что-то дома?

– Ну да.

– И Ильичев это пробовал?

– Ну конечно, он же судействует! В смысле, судействовал.

– А в последний раз вы готовили из предоставленных вам продуктов? Ничего с собой не приносили?

И снова секундное промедление, бегающий взгляд.

– Да, только из того, что было на кухне. Никто ничего не приносил.

Логика бессильна. Этот человек скрывает что-то, не понимая, что делает себе только хуже. Здесь нужно работать с эмоциями, и это бы хорошо получилось у Вероники. Она, по ее собственному выражению, любому без мыла куда угодно влезет. Хоть в кошелек, хоть в душу. Но Вероники здесь быть не может…

Однако Вероника есть на свободе. Если гора не идет к Магомету – значит, нужно вести Магомета к горе.

– Подпишите, – сказал Тимофей и положил лист бумаги на стол. – Это согласие на то, чтобы я представлял ваши интересы в суде.

– Что-то я даже не знаю… – посмотрел на бумагу Загорцев. – А вы реально можете…

– Я не могу обещать, – сказал Тимофей. – Но я знаю точно, что в этом деле полно дыр, и через любую из них можно попробовать выскользнуть. Нам повезло, что процесс громкий. Если широкие массы узнают, что против вас нет серьезных доказательств, суд поостережется.

«А они узнают, – подумал Тимофей, мысленно набрасывая сценарий проморолика. – Причем в кратчайшие сроки».

За железной дверью послышались быстрые шаги. Тимофей запустил руку в карман, достал визитную карточку и положил на край стола.

– Это зачем? – фыркнул Загорцев. – Я, простите, сиделец не опытный, у меня тут мобилы нет.

– Это не для вас, – сказал Тимофей. – Подпишите, и я смогу начать работать над вашим делом. Думаю, вы понимаете, что защитник, которого предоставит суд, в первую очередь постарается не испортить отношений со следствием, ваша судьба ему будет безразлична.

Тимофей завел руки за голову. Загорцев, вздохнув, взял ручку и поднес ее к бумаге. Но подписать не успел.

Дверь с грохотом распахнулась, внутрь ворвался, грозно сопя, полицейский, за которым шел злой и бледный Долинин.

– Руки! – рявкнул полицейский.

– Да, – согласился Тимофей.

С запозданием сообразил, что «руки за голову» – это, наверное, больше про американскую полицию. Но полицейский все равно не растерялся, на запястьях защелкнулись браслеты.

– Встать!

Тимофей поднялся. Долинин подошел к нему.

– Карточка с номером моего начальства на столе, – кивнул Тимофей. – Полагаю, вы захотите позвонить, прежде чем наделаете глупостей. Впрочем, возможно, вы предпочтете обратный порядок. Я уже привыкаю к тому, что вместо логики люди руководствуются эмоциями, а вместо того, чтобы упрощать себе жизнь, старательно ее усложняют.

Долинин взял со стола карточку, осмотрел ее, хмыкнул и отбросил.

– Я таких сам могу хоть тонну напечатать.

– Вы можете найти контакты нашей фирмы в адвокатском реестре или через поисковик в интернете.

Долинин достал собственный телефон, несколько секунд в нем тыкался, потом поднес к уху и окинул Тимофея надменным взглядом. Вскоре взгляд затуманился – так всегда бывает, когда внимание переключается на другой канал, в данном случае – слуховой.

– Добрый день, капитан Долинин, уголовный розыск. Хочу уточнить: на вас работает человек по фамилии Бурлаков? Да, Тимофей Бурлаков. Работает? Тимофей Бурлаков? Блогер? Ясно…

Долинин сделал полицейскому знак снять наручники, и Тимофей ощутил, как не успевшие нагреться металлические браслеты исчезли. Знаком же попросил трубку.

– Секунду, он вас просит, – пробормотал Долинин и протянул телефон Тимофею.

Он был к этому готов.

– Здравствуйте, Валерий Викторович, это Тимофей, – сказал, потирая запястья. – Нет-нет, все в порядке, просто раз уж вас все равно отвлекли, я хотел задать вопрос. Как я могу узнать, какой судья будет рассматривать дело моего клиента и на какую дату и время назначено слушание? Речь идет о продлении задержания… Да, да. Записываю. – Тимофей забрал ручку у Загорцева и принялся строчить в блокнот. – Ясно… Ясно… Это нужно сделать уже сейчас? Ах, уже вчера?.. Ясно.

Долинин, не веря ушам, покачал головой:

– С моего же телефона…

Загорцев негромко рассмеялся и, когда Тимофей закончил писать, выдернул ручку у него из пальцев. Придвинул к себе лист, поставил подпись.

– Это было прекрасно, – сказал, вернув Тимофею бумагу и ручку. – Не знаю уж, какой вы адвокат, но тролль – выдающийся. Спасибо! Приходите еще.

23

Пока мама была жива, казалось, что друзей вокруг целая куча.

Соседка, что заходила попить чаю. Эти голоса в телефонной трубке, с которыми болтала по вечерам мама. Мир был просто переполнен людьми.

И вдруг все закончилось. Полина чувствовала себя так, будто оказалась в космическом вакууме, а вокруг – никого на сотни световых лет.

Но хуже всего было даже не это. Хуже всего было то, что Полина оказалась совершенно беспомощной. Уверенные голоса из наушников стали далекими и безжизненными, едва различимыми с тех пор, как она вчера зашла в подъезд. Они говорили о какой-то другой жизни, в которой нужно уметь бороться и добиваться целей. Но не о той, в которой у тебя из-под ног уходит земля и ты понятия не имеешь, как жить дальше. Как дышать. Как двигаться. О чем думать.

В первый же день в дверь звонили трижды. Каждый раз Полина спешила открыть, надеясь, что это – кто-то из своих, кто разрушит одиночество. Но каждый раз это был незнакомый человек (впрочем, кажется, все три – разные), который с профессиональной скорбью на лице выражал соболезнования и предлагал по очень привлекательным ценам ритуальные услуги.

Все три раза Полина захлопнула дверь. В последний – уже даже не в ярости, а в ужасе.

Она не хотела верить. Не хотела принимать. Она боялась зайти на кухню. Ей хотелось попросту проснуться и чтобы все случившееся оказалось кошмаром.

Хуже всего было ночью. Выключить свет было страшно. Выключить неразборчиво бормочущий телевизор – еще страшнее. И, хотя кусок бы все равно не полез в горло, Полину мучил голод. Она ведь только завтракала.

Просто пережить эту ночь.

А потом?..

Что изменится утром?..

По крайней мере, будет светлее.

В половине первого загудел телефон. Высветившийся номер был незнакомым. Полина поднесла трубку к уху, думая, что услышит очередного «ритуальщика». Пожалуй, она даже послушала бы его подольше, цепляясь за живую человеческую речь, как утопающий за соломинку.

Но голос в трубке оказался, во-первых,