— Огоньку не найдется? — доставая из пачки сигарету, поинтересовался я, когда он проходил мимо.

Он споткнулся на ровном месте, полез в карман, метнул на стол зажигалку и сокрушенно покачал головой:

— Сегодня суббота!

— Господи, еще один ортодоксальный еврей на мою голову, — вздохнул я.

— А в понедельник материалы аудиторской проверки лягут шефу на стол. — Отмахнувшись от предложения забрать зажигалку, он торопливо затрусил в сторону берега, по обрывистому краю которого, задумчиво глядя под ноги, прогуливалась Мальвина.

Армянин приблизился к ней, принялся что-то говорить, резко жестикулируя, она с той же степенью, энергичности возражала. Увлеченные перепалкой, они не обратили внимания на то, что совсем неподалеку от них, на носу одного из речных трамвайчиков, стоял, обвалившись на поручень ограждения, гражданин отдыхающий с покойницкого оттенка лицом. Он мучительно давился, время от времени изрыгал из себя рвотные лавы — в таком несметном количестве, точно организм его процентов на восемьдесят состоял из вылаканного на свежем воздухе пива, а в момент очередного извержения он сделал неосторожное движение и перевалился за борт. По счастью, этот кульбит не остался незамеченным — двое молодых людей, забавлявшихся неподалеку метанием фризби, ринулись на помощь утопающему. Наблюдая за живописной сценой спасения на водах, я вдруг отметил, что в пасторальном пейзаже залива возник свежий мотив: из-за песчаной косы вынырнул водный мотоцикл и, распахивая гладь воды — словно книгу — своим бурлящим у кормы следом, двинулся в нашу сторону.

Присмотревшись, я определил, что управляет им тот самый любитель эффектного виража, что недавно предавался любовным утехам на укромной полянке. Поравнявшись с берегом, он сбросил скорость и стал неторопливо курсировать туда-сюда — с тем, видимо, расчетом, чтобы не терять из поля зрения происходящее на поляне.

— Знаете, ребята, — сказал я, обращаясь к молодым людям за соседним столиком, все еще пребывавшим в состоянии полнейшей гармонии. — Что-то все это мне начинает надоедать.

Молодой человек встрепенулся, тряхнул головой и украсил свое бледное лицо невыносимо глупой улыбкой, затем наклонился, достал из стоявшей у ножки столика сумки «поляроид», навел на меня объектив и нажал на спуск. Аппарат медленно выплюнул квадратик карточки, в матовом поле которой постепенно начал проясняться мой поясной портрет. Учитывая состояние фотографа, карточка вышла поразительно удачной и четкой.

— Спасибо, друг, — кивнул я, убирая карточку в карман. Затоптав сигарету, я встал из-за стола, подумал, прихватил едва начатую бутылку джина и, крепко ухватив Мальвину за локоть, повлек ее через поляну к стоящей в тени кустарника машине.

— Мы, насколько я понимаю, договорились, — взбеленилась она, усевшись за руль, и резко рванула с места.

— На предмет чего?

— На предмет того, что ты просто присутствуешь рядом и ни во что не вмешиваешься. В конце концов именно за это я тебе плачу.

— Ты пока ничего мне не заплатила, — возразил я.

Она фыркнула, вынула из «бардачка» барсетку.

— Подержи руль.

Я придерживал баранку, пока она копалась в сумочке. Наконец в ее руке возникла смятая купюра. Бросив ее мне на колени, она опять фыркнула и стряхнула мою руку с руля. Я разгладил на коленке банкноту. Из серого овала на меня пытливо взирал президент Франклин, и что-то в каллиграфично выписанных складках его лица, упрямой сомкнутости припухших губ и лишенном какого бы то ни было внятного выражения взгляде было такое, отчего в душу вошел покой.

— Ему будет скучно в одиночестве, — заметил я, засовывая зеленую сотенную в карман пиджака. — Хорошо бы направить к нему в компанию какого-нибудь еще президента. Ну, предположим, Гранта.

— Он перебьется.

— Куда мы путь держим на этот раз? — спросил л, когда мы вывернули на мост.

— Надо переодеться. Я же сказала, вечером мы идем в кабак.

9

Спустя полчаса остановились во дворе краснокирпичного дома неподалеку от Чистопрудного бульвара, обшарпанная наружность которого несколько озадачила: я полагал, что люди, катающиеся на БМВ и нанимающие личных охранников, обитают в куда более респектабельных жилищах. Поднялись на лифте на третий этаж, Мальвина, погремев ключами; отперла тяжелую стальную дверь и пригласила заходить, я озадаченно потоптался на пороге — с подобной замысловатой планировкой квартир сталкиваться еще не приходилось: прямо с порога мы — минуя какой бы то ни было намек на прихожую — оказались в узкой, пеналом вытянутой кухне, обставлена она была без претензий, светлой сосновой мебелью. В подернутом мутноватой плесенью горшке на облупленном подоконнике, в предсмертной агонии заламывая руки, изгибалась засохшая герань. Замызганная газовая плита давно и безнадежно тосковала по пригоршне «Комета», который смог бы содрать с нее слой сального налета, причудливо декорированного кляксами расплесканного кофе, обширная пепельница на столе представляла собой братскую могилу разнокалиберных окурков, и разве что черный кружевной бюстгальтер, вяло, словно перегревшийся на тропическом солнце моллюск, ползший по спинке стула, намекал на то, что здесь обитает женщина.

— Ты уверена, что мы попали, куда надо? — Я присел к столу, закурил.

Мальвина потянула носом, принюхиваясь, — в доме стоял плотный запах пыли — в комментарии вдаваться не стала, исчезла за дверью в торце кухни. Отсутствовала ровно столько, что я успел выкурить пару сигарет.

— Прекрасно выглядишь, — приветствовал я ее появление с той долей искренности, на которую способен разве что человек, давно не видевший изысканную женщину, принаряженную в темно-сиреневое вечернее платье с настолько глубоким вырезом на спине, что в его основании угадывалась пикантная вершина ее округлой, мягко расслаивающейся на две сочные доли попки.

Не обратив внимания на мой восторг, она прошествовала к двери, кивком пригласила на выход, — подъемно-спусковой механизм лифта издавал мучительные, утробно клокочущие стоны, словно его донимал приступ тошноты, — мы погрузились в БМВ, понеслись в сторону Садового кольца, а потом в течение трех часов посетили пять респектабельных заведений, куда забегали лишь затем, чтобы повертеться среди изрядно поддавшей публики и быстренько выпить в баре сока или джина с тоником, ее везде узнавали, меня же окатывали то изумленными, то настороженно пытливыми взглядами, которыми в старой, давно устоявшейся компании окатывают нового хахаля всем известной особы. Вела Мальвина себя немного странно, ни с кем меня не знакомила, словно держа на некотором расстоянии от своих приятелей.

Мы побывали в нескольких кабаках, гастрономическая палитра которых простиралась от изысканно французской кухни до пещерно монгольской, и, порядком уставшие, наконец припарковались на охраняемой крепкими ребятами с бритыми затылками стоянке справа от окутанного приглушенным освещением входа в очередное заведение, на статус которого намекала скромная, парящая интимным фиолетом, неоновая вывеска над дверью черного стекла: «Night Club…», название его толком было не разобрать, но судя по отсутствию типичного для злачных мест полыхания витрин и прочих атрибутов попугайского декора, в избыточной рекламе заведение не нуждалось.