* * *

Домой я возвращался в приподнятом настроении. И даже провожавшая меня Зинка, закатившая на выходе из универмага нервную речь о недопустимости разговора в таком тоне с «самой Ольгой Ивановной», не смогла его испортить. Пообещал больше так не делать, чмокнул в щёчку растерявшуюся девушку и неторопливо пошёл домой, наслаждаясь тёплой солнечной погодой.

И только увидев оживившихся при моем приближении старушек, сразу понял, что что-то произошло. Пожилая соседка, возбуждённо беседовавшая с престарелыми девушками, заметила меня и засеменила навстречу изо всех своих старческих сил.

–Мишка, там отчим твой взбесился. Лена у него водку хотела отнять, так он её кулаками и ногами бить начал, а потом за нож схватился. Она еле убежала от него и закрылась в своей комнате. Я хотела в милицию позвонить, этот ирод только что на меня набросился, пришлось на улицу убегать. Уже собралась с автомата звонить, вижу, ты идешь,– взволнованно зачастила старушка,– а до этого Пашка Танькиного мужа с ножом гонял, тот тоже в комнате спрятался.

«Вот же, млять, повезло начать новую жизнь в таком гадюшнике, среди маргиналов. Одни проблемы, пожить спокойно не дадут, мать вашу»,– мысленно ругаюсь я. Но делать нечего, придётся успокаивать алкаша.

–Веди, Петровна,– бодро командую я,– будем порядок наводить.

–Вот молодец,– повеселела старушка.– А может, милицию всё-таки вызовем? Он же совсем невменяемый. Литр водки в себя влил, не меньше. Глаза оловянные, морда зверская, в руке нож.

–Идем,– беру старушку под руку,– попробуем без милиции обойтись.

Вообще-то по уму надо всё-таки милицию вызвать. Самому в разборки с алкашом лучше не лезть. Останавливают два обстоятельства. Первое – не люблю лишний раз общаться с работниками правоохранительных органов. Я – судимый, Паша, похоже, тоже. Хрен их знает, что милиционерам в голову взбредёт. Привлекать к себе их внимание не хочется.

Второе и самое важное обстоятельство: если вызову ментов, в будущем будут серьёзные проблемы. Во-первых, об этом быстро узнают все окружающие. Местный телеграф в лице бабушек-сплетниц работает оперативно. А у меня ещё на носу встреча с отмороженными дружками-урками. После такого они сто процентов заявят, что я ссучился. И не только они. Как я понял, у бывшего хозяина тела много знакомств и связей среди блатных. Какие ещё будут последствия сдачи ментам отчима, даже предсказать трудно. Ясно одно: они обязательно наступят и, скорее всего, очень трагичные для меня. Поэтому на фиг, на фиг, сам справлюсь.

Поднимаемся с Петровной в квартиру. У знакомой двери прикладываю палец к губам, прося бабулю молчать. Она понятливо кивает. Прижимаюсь к дерматиновой поверхности и прислушиваюсь. Никаких звуков. Вставляю ключ в замок и осторожно поворачиваю на пару оборотов. Замок громко клацает, выдавая меня с головой. По-прежнему никаких шумов не слышу.

Открываю дверь. В коридоре никого. Кроме валяющейся табуретки. Беру её в руку и осторожно заглядываю на кухню. Там настоящий разгром. Осколки тарелок, лужа, вытекшая из опрокинутой и чудом не разбившейся вазы, разбросанные мочалки, размазанная по полу гречка и капли майонеза. Такое впечатление, что тут пировало стадо свиней.

Отчим сидит у стола, привалившись к стенке, глаза прикрыты. Рядом стакан и полупустая бутылка «Пшеничной». Как всегда, «папаша» в серой от грязи майке и поношенных трениках. Внезапно Пашка открывает глаза и видит мою физиономию.

–Что, сука, разбираться пришёл?– рычит он.

Волосатая лапа сгребает со столешницы нож. Пашка начинает подниматься с угрожающим видом. Отчима шатает, он опирается ладонью на столешницу. Это мне и надо. Быстро хватаю его за запястье, рву на себя. Павел с грохотом падает на стол и сразу же с размаху получает табуреткой по голове. Бью специально так, чтобы не зацепить его углом, а треснуть ребром сиденья. Удар заставляет голову алкаша дёрнуться. Уже находясь в состоянии грогги, отчим пробует всё-таки ткнуть в меня ножом. Получается медленно и вяло. Я ухожу чуть в сторону, опять захватываю запястье и резким рывком на излом отправляю «папу» в полёт. Ноги Пашки дёрнулись в воздухе, разбрасывая тапочки. Одна ракетой взлетела к потолку, вторая пошла на сближение с Петровной, шустро ушедшей от снаряда уклоном корпуса.

Пьяница с глухим стуком обрушивается на пол. Добавляю ему ногой по морде, резко, но аккуратно, чтобы не убить и не покалечить. Последним штрихом стала тапка, шлёпнувшаяся на волосатую Пашкину грудь. Любитель выпить на некоторое время успокаивается в глубоком нокауте, в позе морской звезды, раскинув конечности в стороны. Из рассечённой башки тонкой струйкой течёт кровь, пятная волосы.

Из комнаты вылетает матушка. Когда я её увидел, возникло острое желание выписать алкашу добавку. Губы у матери разбиты в хлам, под глазом наливается красным здоровенный синяк.

«Сволочь!» – примериваюсь ногой для очередного пинка.

–Сынок, хватит, убьешь!– Родительница хватает меня за руку, оттаскивая от урода.

–И правильно сделает,– категорично заявляет бабка,– таких иродов вообще расстреливать надо!

Пашка начинает шевелиться и постанывать.

Поворачиваюсь к маме.

–Так, мать, ключи у него есть?

–Есть,– кивает родительница,– наверно, в брюках лежат.

–Ключи забираешь, все вещи этого урода выкидываешь в коридор возле двери. Он нас покидает. Пусть где хочет живёт, на улице, у себя в общаге устраивается, мне пофиг. Здесь его больше не будет.

–Может, не надо так сразу выгонять?– неуверенно возражает мама.– Жалко, живой человек всё-таки. И вообще…

–Иди в зеркало на себя полюбуйся,– злобно обрываю жалостливый плач родительницы,– и сама ответь на этот вопрос. Лично я этого урода больше здесь видеть не желаю. Всё, разговор закончен. Забирай ключи, выбрасывай Пашкины вещи в коридор, у тебя есть пара минут, чтобы попрощаться с любимым.

Мать всхлипнула и быстрым шагом покинула кухню.

–Молодец, Мишка!– Бабка одобрительно смотрит на меня.– Смотрю, после больницы ты изменился и поумнел, приятно видеть. Всё правильно делаешь. Зачем Ленке мучиться? Ничего хорошего с этим обормотом её не ждёт. Остынет, поймёт, сама тебе спасибо скажет.

–И я так думаю, Петровна.

Поднимаю шатающегося отчима. Правой выкручиваю запястье, заламывая руку за спину, левой хватаю за волосы. Конвоирую шипящего от боли и нецензурно ругающегося алкаша к двери. В коридоре уже набросана куча его вещей.

Мать складывает Пашкину обувь и майки в большой кулёк. Старушка, довольно улыбаясь во весь свой щербатый рот, услужливо поворачивает рычаг замка и открывает дверь.

–Бросай его шмотки в коридор,– командую матери.

Родительница с тяжёлым вздохом подчиняется. Она выносит кулёк с обувью, аккуратно складывает на него пару курток и свитера отчима, рядом ставит большую, набитую вещами сумку и тенью скользит обратно за мою спину.

Толкаю алкаша вперёд, отпуская его. Не удерживаюсь и отпускаю уроду смачный подсрачник, наслаждаясь видом отпечатка кроссовка на заднице.