— Это облегчит твою тоску по Теобальдсу? — шутливо спросил граф.

— Мою — да, — кивнул Джон, оценивая размах замысла.

Он пребывал в смятении, воображение бешено работало, прикидывая, каким образом он добудет тысячи фруктовых деревьев, где купит миллионы цветов.

— А вашу, милорд?

Граф пожал плечами.

— Служба у короля не бывает легкой, Джон. Помни об этом. Истинные слуги его величества даже ночью не спят крепко. Я буду скучать по своему старому дому. — Сесил снова повернулся к плану. — Но зато нам есть чем заняться в старости.

— Да нам дел на всю жизнь хватит! — воскликнул Джон. — Но где же я достану столько золотых рыбок для водоема?

— Поинтересуйся в округе, — небрежно бросил граф. — Уж сотню пар ты найдешь! А если их правильно содержать, они размножатся, даже не сомневаюсь.

Джон фыркнул против воли.

— Вы-то не сомневаетесь, милорд, да ведь это моя работа.

— Вот именно. — Сесил широко улыбнулся. — На твоем прекрасном коттедже сейчас меняют крышу, и я прибавляю тебе жалованье. Сколько я тебе обещал?

— Сорок фунтов в год, сэр, — ответил Джон.

— Пусть будет пятьдесят, — проявил великодушие граф. — Почему бы и нет? Я этого даже не замечу среди прочих расходов.

Джон решил, что, пока он путешествует по Европе, закупая деревья для графа, Элизабет и маленький Джей должны оставаться в Меофеме. Элизабет протестовала, заявляя, что хочет жить в новом коттедже в Хартфордшире, но Джон твердо стоял на своем.

— Если малыш заболеет или ты почувствуешь себя плохо, то за вами некому будет ухаживать, — объяснял он в один из последних дней августа, пакуя свою одежду.

— В Меофеме тоже никого нет, кто бы стал нас лечить, — возразила Элизабет.

— Здесь вся твоя семья, твоя мать, кузены, сестры и тети.

— Вряд ли Гертруда будет мне помогать.

— Может, ты и права. Но свой долг по отношению к тебе она выполнит. Проследит, чтобы у тебя были вода, еда и огонь в очаге. А вот в Хэтфилде я никого не знаю, кроме строителей. Даже слуг в доме пока нет. Усадьба готова только наполовину.

— Но они вот-вот закончат!

Джону трудно было передать на словах весь объем строительства.

— Пока что все выглядит так, будто работы продлятся еще лет десять или вообще всегда. Конечно, уже есть и крыша, и стены. Но внутри пока ничего не сделано, оборудование, полы и окна еще предстоит установить. На площадке сейчас трудятся сотни плотников и резчиков по дереву. Послушай, Элизабет, там, между сотен болот, граф создает маленький город. И я должен эти болота засадить и превратить в прекрасный сад.

— Не говори с таким благоговейным трепетом, — ласково упрекнула мужа Элизабет. — Ты волнуешься как мальчишка.

Джон улыбнулся, чувствуя ее правоту.

— Но я боюсь за его светлость, — признался он. — Граф взялся за непосильную задачу. Сложно представить, как он будет за все расплачиваться. И еще он покупает дома в Лондоне, а потом продает. Опасаюсь, что он влезет в долги…

Традескант замолчал. Даже с Элизабет он не обсуждал подробности деловых договоренностей Сесила, хотя тот регулярно брал взятки и уводил из казначейства деньги. Бывало, король превращал людей в банкротов, предъявляя им обвинения в государственной измене или преступлении против короны, а на следующий же день первый министр приобретал их имения по бросовой цене.

— Ходят слухи, что он захватчик, — заметила Элизабет. — Ни лес, ни общинная земля не защищены от огораживания.[10]Сэр Роберт все забирает себе.

— Это все его, — решительно возразил Джон. — Он берет свое по праву. Над ним лишь король, а над королем — только Бог.

Элизабет скептически взглянула на мужа, но оставила свои мысли при себе. Она была слишком похожа на своего отца — священника, исповедующего упрямый и независимый протестантизм, — чтобы принять духовную иерархию супруга, ведущую от Бога на небесах к последнему нищему. При этом каждый у Джона занимал свое место, а король и граф стояли всего лишь на ступень ниже ангелов.

— Я и за себя переживаю, — продолжал Джон. — Граф доверил мне кошелек с золотом и велел покупать и покупать. А вдруг меня обманут? Страшновато отправлять растения в такой долгий путь. Сесил хочет получить сразу готовый сад и поэтому дал указания везти уже взрослые плодоносящие деревья. А я думаю, что молодые и крепкие лучше перенесут дорогу!

— Во всей Англии нет садовода лучше тебя, — ободрила мужа Элизабет. — И графу это известно. Просто я хотела бы сопровождать тебя. Ты не боишься ехать один?

— Я мечтал о путешествии, еще когда был мальчишкой, — признался Джон. — И работа на моего господина искушала меня всякий раз, когда я отправлялся в доки и беседовал там с людьми, посетившими дальние края. Где они только не побывали! И с собой везли лишь крошечную часть того, что видели. Если бы я мог уплыть с ними в Индию или хотя бы в Турцию, только подумай, какие диковинки я мог бы привезти.

Внимательно посмотрев на мужа, Элизабет слегка нахмурилась.

— Ты ведь не собираешься забираться так далеко?

Джон обнял ее за талию, пытаясь успокоить, но не мог заставить себя солгать.

— Мы нация странников, — сказал он. — Самые высокородные лорды, друзья моего господина, составили свои состояния за морями, для них море все равно что ровная дорога. И хозяин всегда вкладывает деньги в поездки по морю, берущие начало в Лондоне. Мы великая нация, и у нас слишком много людей для одного острова.

В деревне Элизабет бывали случаи, что мужчины пропадали в море, поэтому она старалась удержать мужа на земле.

— Ты же не собираешься покинуть Англию?

— Конечно нет, — ответил Джон. — Но и путешествовать я не боюсь.

— Не знаю, как ты сможешь так долго без нас обходиться, — вздохнула Элизабет. — И малыш Джей сильно изменится к твоему возвращению.

Традескант кивнул.

— Записывай все новое, что он будет говорить, а когда я приеду, ты все мне расскажешь. И позволь ему посадить черенки, которые я принес. Это любимые гвоздики моего господина, они очень хорошо пахнут. В нашей почве они должны отлично прижиться. Пусть малыш сам выкопает ямку и посадит цветы. Сегодня я показал ему, как это делается.

— Я видела.

Элизабет наблюдала из окна, как ее муж и их шустрый темноглазый и темноволосый сын стояли на коленях перед небольшим квадратом земли и вместе копали. Джон старался вникнуть в быструю детскую речь, а малыш Джей смотрел в лицо своему отцу и повторял звуки до тех пор, пока, путаясь между предположениями, они не стали понимать друг друга.