— Копать! — настаивал малыш Джей, всаживая маленькую лопатку в землю.

— Копать, — согласился отец. — Теперь опустим этих крошек в их кроватки.

— Копать! — повторил Джей.

— Не здесь, — остановил Джон. — Сейчас им нужно побыть в покое, а потом они вырастут и превратятся в красивые цветы для мамы.

— Копать! Хочу копать!

— Нельзя копать! — повысил голос Джон, быстро опускаясь до упрямства ребенка.

— Копать!

— Нельзя!

— Копать!

— Нельзя! Элизабет! Забери своего сына! Он тут все порушит еще до того, как цветы догадаются, что их посадили!

Она вышла из дома, подхватила Джея на руки и отнесла в другой конец сада, пообещав дать погладить папину лошадь.

— Вряд ли наш сын станет садовником, — заметила Элизабет. — Ты на это не рассчитывай.

— Он понимает, как важно копать глубоко, — возразил Джон. — А остальное приложится.

Джон отправился в плавание в сентябре. После четырех скучных дней ожидания южного ветра в Грейвсенде он пережил бурную и пугающую переправу через пролив. Корабль причалил во Флашинге; там Традескант нанял большую плоскодонку для передвижения по каналам, собираясь по пути в Дельфт останавливаться у каждой фермы и спрашивать, что у них есть на продажу. К его большому облегчению, лодочник говорил по-английски, пусть и с таким же сильным акцентом, как у любого корнуольца. Бечеву лодки неторопливо тянула добродушная сонная лошадь, которая во время частых передышек паслась на обильно поросших травой берегах. Джон видел фермеров, которые занимались исключительно разведением и продажей знаменитых тюльпанов; состояния и благополучие этих работяг целиком зависели от возможности получать все новые окраски бутонов. Встречались там и фермы, которые были для Джона в диковинку. Крестьянки в огромных деревянных сабо, защищавших ноги на песчаной плодородной почве, и в больших белых шляпах, берегущих головы от солнца, обихаживали ряд за рядом стебли с обвисшими листьями. Женщины продвигались вдоль рядов с инструментом, напоминающим деревянную ложку, бережно вытаскивали гладкие круглые луковицы и аккуратно укладывали их на землю. Следом ехала тележка и подбирала все луковицы.

Джон наблюдал. У каждого пучка листьев, выросших изначально из одной луковицы, теперь на конце белого стебля было три, иногда даже четыре луковицы. У большинства стеблей в том месте, где раньше были лепестки, имелись и толстенькие почки. Когда крестьянки обнаруживали такие почки, а они ни разу ни одной не пропустили, как бы долго Джон ни смотрел, они их отрезали и складывали в карманы фартуков. Там, где в землю была посажена и отцвела одна дорогущая луковица, теперь их было четыре, а еще, возможно, дюжина семян. Хозяин за год мог получить в четыре раза больше, чем потратил, не вкладывая никакого труда, если не считать прополки и выкапывания своего капитала по осени.

— Прибыльное дело, — пробормотал Джон, не сумев скрыть зависть и думая о цене, которую он платил за тюльпаны в Лондоне.

В каждом городе с базаром он просил лодочника причалить и велел ждать его на борту от нескольких часов до нескольких дней. Традескант бродил по садовым питомникам и выбирал то дерево с хорошо сформированной кроной, то мешок обычных луковиц, то кошель, наполненный семенами. Везде, где возможно, он приобретал большие партии, храня в памяти плодородную общинную почву и луга вокруг Хэтфилда, которые ждали, когда их покроют лесами, цветами, лабиринтами и фруктовыми садами.

Если попадался кто-нибудь, кто знал английский и выглядел как порядочный человек, Джон подписывал с ним договор, что тот пришлет ему в Англию еще растений, когда они подрастут.

— У вас большие планы по посадкам, — сказал один голландский фермер.

Джон улыбнулся, однако лоб его по-прежнему бороздили морщины беспокойства.

— Самые что ни на есть грандиозные, — подтвердил он.

Несмотря на укоренившуюся веру в то, что англичане — лучшие в мире, а Англия, безусловно, самая великая страна, Джон не мог не замечать, какой труд и усилия голландцы вкладывали в почву. За каждым откосом канала ухаживали, как за порогом собственного дома. Они гордились своим образом жизни и получали от него удовольствие. Наградой им были города, дышащие богатством, и настолько эффективная транспортная система, что по сравнению с ней дороги Англии, испещренные рытвинами, казались просто позорищем.

Также Традесканта поразили дамбы, удерживающие зыбучие пески и высокие волны Северного моря, поскольку в Восточной Англии он видел нерадивое пренебрежение болотами и заболоченные дельты рек. Он даже не предполагал, что можно что-то сделать с засоленными почвами, но голландские фермеры научились использовать земли, которые англичане считали пустошами и оставляли за ненадобностью. Джон вспомнил бухты, фиорды и заболоченные почвы вдоль всего побережья, даже в Кенте и Эссексе, где земли не хватало. В Англии такая пропитанная солью земля лежала заброшенной, тогда как в Голландии была отгорожена от моря и зеленела.

Невозможно было не восхищаться трудолюбием и мастерством голландцев; Джон не мог не завидовать процветанию этой страны. В голландских провинциях не было голода, люди получали достойные зарплаты. Они ели сыр и хлеб с маслом, жили на широкую ногу и не задумывались об этом. Их коровы, пасшиеся по колено в сочной траве на пышных лугах, давали много молока. Народ Голландии считал, что вознагражден высшей силой за борьбу с католической Испанией. Джон, неторопливо проплывавший по узким каналам и крутивший головой в поисках деревьев и цветов посреди влажных трав, вынужден был согласиться с тем, что протестантский Бог щедр по отношению к этому народу.

Когда Традескант добрался до Гааги, он отослал нагруженную баржу, отдав распоряжение отправить все растения прямо в Англию. Он стоял на каменной пристани и смотрел, как медленно уплывают покачивающиеся верхушки деревьев. Некоторые вишни были уже с ягодами, и как только баржа удалилась за пределы слышимости, Джон с раздражением увидел, как лодочник сорвал горсточку вишен и съел их, легкомысленно выплюнув косточки в зеркальную воду канала.

Во Фландрии Джон купил виноградные лозы; готовя их к путешествию, с них обрезали желтые листья и полные черные гроздья ягод. Традескант приказал завернуть корни в мокрую мешковину и поместил лозы в старые винные бочонки. Аккуратным почерком, которому его обучила Элизабет, он заранее написал письмо с инструкциями для садовника из Хэтфилда, который должен был встретить груз в доках, отвезти домой на телеге и обязательно сразу прикопать, а потом скрупулезно поливать каждый день на рассвете, пока Джон не вернется.

В Гааге Традесканта принял садовник принца Оранского, который показал гостю красивый сад за дворцом, выполненный в стиле европейского шика с широкими величавыми аллеями и большими каменными колоннадами. Джон рассказал о своей работе в Теобальдсе, о том, что посадил между шпалерами растения и заменил цветные камни в партере регулярного сада лавандой. Садовник принца кивал с энтузиазмом и провел Традесканта в маленький сад сбоку от дворца, где попытался исправить существующий стиль и где шпалеры были заменены аккуратно подстриженной лавандой. Так партер приобретал более мягкие очертания, чем при использовании традиционных самшитовых шпалер. В лаванде не заводились насекомые, а когда женщина проходила по дорожке, ее юбки задевали лепестки, и распространялся аромат. В конце встречи Традескант получил коробку с посадочным материалом и рекомендательное письмо в главный ботанический сад в Лейдене.