на возможность матч-реванша с Ласкером. Под конец эта история с Нимцовичем. И всегда неизменный отказ на мой вызов. Поневоле будешь бояться.

– Сейчас он не посмеет отказаться! Я уверяю тебя. Шахматный мир лишь одного тебя признает достойным кандидатом. Капабланке нет выхода, он обязан будет играть с тобой!

Волянский горячился, судьба Алехина его волновала. Он встал с кресла и большими шагами стал ходить по гостиной. Алехин невольно залюбовался его стройной высокой фигурой, пышной шевелюрой каштановых волос, красивыми карими глазами. Волянский жестикулировал, и его тонкие пальцы, казалось, убеждали не меньше слов. Алехин улыбался, глядя на Валю, и радовался в душе. Какое счастье, что у него есть такой замечательный, такой преданный друг!

– Скажи, как твои дела? – спросил он Волянского. – Нашел что-нибудь?

Волянский на миг остановился, затем вновь зашагал по комнате. Голос его сразу приобрел оттенки горечи, восклицания стали еще громче.

– Нашел?! Что тут найдешь! – с горечью переспросил он. – Кому нужна здесь моя поэзия, кто признает русский язык?! Оды, поэмы, сонеты. «Если бы вы писали по-французски». А сколько французских поэтов в Париже умирает с голода. Нет, я твердо решил: еду в Америку! Английский язык я знаю, меня уже обещали пристроить в одном большом журнале.

– Подумай! – предупредил друга Алехин. – Это же совсем: иной мир, русскому за океаном значительно труднее жить, чем в Париже. Потом здесь у тебя есть друзья, всегда готовые помочь. А там ты можешь совсем пропасть.

– В Нью-Йорке тоже много русских. В крайнем случае, вернусь. Ну ладно, еще подумаем. Я давно хотел спросить тебя, Саша. Скажи по-дружески. Как ты сам себя чувствуешь перед матчем? Уверен в победе? В журналах все время пишут: «Капабланка непобедим», «он чемпион всех времен», «шахматная машина». Действительно он так силен, что его нельзя обыграть? Но, он же человек, у него тоже есть слабости.

– Что тебе ответить? – развел руками Алехин. – Вопрос этот связан со многими проблемами и выходит далеко за рамки шахмат. Здесь дело не только в силе, непобедимости. В нашей схватке с Капабланкой разрешится старое противоречие между внутренними радостями творчества и внешним успехом. С этой проблемой неизменно сталкивается любой музыкант, артист, живописец.

– Писать для души или на продажу, – прокомментировал мысль друга Волянский. – Эта дилемма встает и перед поэтом.

– Да, ты правильно понял. Что важнее: признание художника при жизни, слава, блеск или слава посмертная? Сколько живописцев при жизни влачили жалкое существование, а после смерти каждое их полотно продавалось за сотни тысяч долларов.

– Это старый вопрос, – заметил Волянский. – По Библии, лучше живая собака, чем мертвый лев. Но прости меня, Саша, я не совсем понял, как это относится к Капабланке, – тихо произнес он.

– Изволь, поясню. Шахматы, – эго сложное сочетание науки, искусства и спорта. Мы подходим к ним, как к науке, изучаем законы, анализируем и исследуем их глубины. Одновременно мы создаем художественные произведения в шахматах – красивые партии, которые и через сотни лет волнуют людей. Лучшие из них вызывают восторг, умиление, а может быть, даже слезы.

– Вне сомнения! Партия Андерсен – Кизерицкий игралась семьдесят шесть лет назад, но и сейчас зовется «вечно зеленой». А твоя партия с Боголюбовым? Три ферзя один за другим.

– Художественная сторона шахмат роднит их с искусством, – продолжал Алехин, – но люди – увы! – больше ценят их не за это. Борьба – вот что главным образом волнует людей в шахматах. Капабланка победил Ласкера – это знают почти все люди на земле. А кто знает, как он победил, какие применял методы, комбинации, творческие приемы? Это известно лишь единицам. Значит, шахматы как борьба – вот что ценно для публики, что доходит до нее в первую очередь.

Алехин поднялся с кресла, сделал несколько шагов по гостиной. Он подошел к открытой двери в спальню, увидел широкую кровать с розовым покрывалом, подушечки, салфетки, вышитые руками Нади. Он вспомнил жену, и на душе у него стало теплее. Что-то долго ее нет: уехала проведать свою дочь – Гвендолину и задержалась. «Может быть, позвонить?» – на секунду мелькнула у него мысль, но, повернувшись к Волянскому, он снова вернулся к теме разговора.

– Любой гроссмейстер обязан, прежде всего, уделять главное внимание именно этой стороне шахмат – борьбе. Ты можешь играть самые блестящие партии, проводить ослепительные комбинации, но, если ты при этом не будешь брать первых мест в турнирах, грош тебе цена! Мир забудет и про тебя, и про твои глубокие шахматные творения. Тебя будут ценить отдельные знатоки, но широкий круг людей даже не будет знать о твоем существовании. В этом беда шахмат, а может быть, и своеобразная прелесть.

– Что ж получается: долой творчество, давай очки! – улыбнулся Волянский.

– К сожалению, именно на этот путь становятся некоторые шахматисты. Их шахматное кредо – выигрывать, а как – это неважно. Такое направление нередко встречается в шахматах. Карл Шлехтер чуть не стал чемпионом мира с такой игрой.

– К этой же категории, видимо, относится и Капабланка, – высказал предположение Волянский.

– Нет, здесь несколько иное. Капабланка – один из самых ярких шахматных талантов, которых когда-либо знало человечество. Его ранние партии – вершина комбинационного мастерства, они полны выдумки, фантазии. Позже он начал, однако, задумываться, стоит ли играть таким образом? Комбинировать – значит рисковать, допускать возможность проигрыша, а проигрыш – это неуспех в турнирах, а значит, и в жизни. Может, лучше изменить стиль игры, исключить всякую возможность риска? Ограничиться одной лишь сухой техникой? И вот наш король решил именно такой игрой обезопасить свою шахматную корону. «Белыми на выигрыш, черными на ничью» – вот лозунг, которому он теперь следует. В его турнирной графе мало единиц, зато в них совсем почти нет нулей. За восемнадцать лет он проиграл в турнирах всего десять партий. Чудовищный результат! Пусть партии его стали бледнее, пусть в них меньше комбинаций, эффектных жертв. Все отдано на службу успеху, практическим достижениям, просперити. Недаром значительную часть своей сознательной жизни Капабланка прожил в Соединенных Штатах. У него там много советчиков, наставников. Они-то и повлияли на него: теперь талант его подчиняется бизнесу, практическим итогам.

В проеме двери промелькнул белый фартук горничной. Это перебило ход мыслей Алехина.

– Прости, я тебя совсем заговорил, – извинился он перед Волянским. – Ты что хочешь: кофе или чай?

– Лучше чай с молоком, – попросил Волянский.

Алехин на минуту вышел из гостиной, чтобы отдать распоряжение, и вскоре горничная принесла на подносе старинный чайник и изящные фарфоровые чашки с крепким, душистым чаем.

– Из того, что ты сказал, – вернулся к прерванной теме Волянский, – следует, что Капабланка на самом деле непробиваем. При таком подходе к игре число ошибок в его партиях минимально.

– Нет, это не совсем так! В его партиях, конечно, меньше ошибок,