– Ты чего так напрягся? Страшно? – не понял моего молчания начмед.

– Ага, аж язык отнялся, – сказал я и сплюнул скорлупу на асфальт.

Марина исчезла в недрах больнички.

– Это хорошо. Когда я тебя засуну в военсталы – ты икать от испуга начнешь, – пообещал грубый голос. Батя не изменял своему стилю одежды. К спортивному костюму добавилась кожаная курточка. В этот раз я успел заметить черную рукоятку пистолета в подмышечной кобуре. Из стиля бандита девяностых старшего прапорщика выбивала красная дерматиновая папочка в руках.

Батя сел рядом.

– Вот, смотри, рапорт с просьбой от твоего любимого полковника.

Я глянул: Новиков, достоин, лучший, разумная инициатива…

«Странно, – подумал я. – С Зубом даже не поздоровался, этот старший прапорщик».

– А если я не хочу? – спросил я отрешенным голосом. Потрогал внутренний карман, где зашуршало письмо от родителей.

– Да не хоти дальше. Выискался тут, экономическая дыра. Думаешь, счет тебе на сорок тонн выставим? Или упрашивать будем? Мы тебе не бандиты и не попрошайки. Тебе шанс дается, за который многие полноги отдать готовы, а ты, как девка продажная, – разъярился Батя.

– Филипп Александрович, – обиженно протянул Зуб.

– Молчи. Нашел себе замену, называется, – продолжал кипятиться старший прапорщик.

Я посмотрел на него.

– У нас родина дает тысячу шансов умереть за нее и ни одного, чтобы пожить нормально, – произнес я и добавил: – Семки будете?

Батя отмахнулся:

– Я, конечно, благодарен. Вытащили. Правда, без вашей помощи я бы в Зону вряд ли попал, претит она мне, – сказал я. – За то, что кучу бабла за меня отвалили, тоже спасибо. Зачем мне в Зону возвращаться? Не понимаю.

– Не понимаешь… Ну и бог с тобой. Призвание такое, знаешь ли, есть – людей защищать. От мутантов, бандитов, сталкеров. Если не кипит сердце в этом направлении, то вошкайся по жизни как хочешь. Пока, парень, – уже без злости попрощался Батя. Он громко закрыл папку, встал.

Зуб протянул мне пакетик с семечками и последовал за военсталом.

– Трофимыч ошибся… – услышал я фразу, брошенную Батей.

Они двинулись в сторону парка. Высокий Зуб и коренастый Батя. Последнее высказывание про Трофимыча – это было как удар мне в спину. «Предатель я, получается, подлая тварь. Он меня спас, он за меня поручился, а я его предаю».

Самое интересное, что решение я принял еще ранним утром, когда, бреясь, смотрел на свою физиономию. Ночью я забрал телефон и письмо у Баранова, потом читал и перечитывал весточку от родителей. Сон сморил к трем часам.

Пакетик семечек я аккуратно засунул в карман, из другого кармана достал бумагу. Телефон я не хотел включать. Говорить не с кем было и не о чем.

Письмо на листике в крупную клетку. Отец всегда любил точность и порядок. Работа в научном институте накладывает отпечаток на привычки человека. Я развернул письмо. Беззвучно зашевелил губами:

– Взрослый… понять… живем отдельно и подали документы… звони почаще матери… ждем. Не дозвонились… Мой новый адрес…

Отец аккуратно избегал слова «развод». Я еще раз перечитал письмо. Выдохнул. Детские воспоминания нахлынули, как вода из прорвавшегося крана. Странно, но я помнил, как отец носил меня на плечах и весь мир вдруг расширялся, становился огромным. Ветки деревьев оказывались рядом, и я пытался срывать с них зеленые листья. Вспомнил огромный пирог с яблоками, бисквитный и вкусный, который пекла мама.

Развод. Если бы я не взбрыкнул и приложил усилия для поступления в мединститут, то был бы рядом с родителями, ютились бы мы в двухкомнатной квартирке, зато, может, я повлиял бы на семейный раскол.

Я держал письмо еще несколько долгих минут. Потом аккуратно его порвал на равные мелкие кусочки. И бросил в урну.

Пора было становиться взрослым. Все что ни делается, уже просчитано на Небе. Мне дали выбор: можно вернуться назад, в Зону, можно пойти направо и налево, без прогресса, просто существовать. У меня был шанс выйти на новый уровень.

«Вперед! Что же ты «Зона» так в меня влюбилась? Не отпускаешь, подкармливаешь рюкзаками с артами. Странно, теперь мне больше везет на радиоактивной помойке, чем на Большой земле».

Я успел преодолеть расстояние до входа, прежде чем дождь полил стеной. Отряхнулся от капель, дернул тяжелую створку. Запах моющего вещества, цветы на подоконниках. Я уверенно двигался к своей цели. Я не знал, прав или нет, но надо было попробовать.

Приемное отделение. Кафель. Открытая дверь в кабинет, где я уложил бандита. Я прошел мимо, поднялся по лестнице со стертыми ступеньками. «Марина подождет. Она всего лишь девушка».

– Молодой человек, вы куда?

Санитарка со шваброй встретила меня на пороге травматологического отделения. «Как специально, засада».

– Дру… – Я закашлялся. – Сослуживца проведать.

– Ходют тут, тока грязь носют. Чего его проведывать?! Всю ночь шлялись, изверги, – проворчала она. – Перевели его в палату, шестую. Да не туда прешь, в другую сторону!

В спину мне неслось еще много брани, но я уверенно ввалился в палату номер шесть, маленькую, одноместную, с решеткой на окне.

На кровати лежал Крыса. Он не спал, смотрел в одну точку на стене.

– Эй, дыру в штукатурке протрешь, – сказал я негромко. Крыс шуганулся не на шутку. Он рыпнулся, чуть не упал. Начал лихорадочно шарить по столу в поисках мобильника.

– Ты кому собрался звонить? В милицию? – пошутил я.

Он впал в истерику.

– Нет, не надо, не надо… Кузьма, не надо… Зачем? Зачем ты тут? Я все скажу, как было, но не надо…

Наверное, я сволочь. Однако просто простить оказалось выше моих сил. Я медленно полез в карман и так же медленно, под торопливые сопли Крысы достал пакетик.

– Я тебе семок принес. Чтоб ты бросал курить.

– Не надо… Не…

– Чего не надо? – спросил я и бросил ему пакетик на живот, – семок? Не гони, вкусные они.

Он уставился на меня, продолжая двигать нижней челюстью.

– Кузьма, – наконец-то проговорил он.

– Да расслабься. Я просто в гости забрел, – соврал я. – Слышал, ты ночью в туалете тупость спорол. Так вот, Антон, не стоит. Наберись сил и терпения.

Я не знал, что еще сказать. Злость, желание стереть в порошок эту крысу перегорели во мне. После письма родителей изменились ценности в жизни. Стоять здесь больше не хотелось, утренняя хандра стекала вместе с уличной грязью на свежевымытый пол.

– Почему? – прохрипел Антон.

– Я просто подумал: зря, что ли, Трофимыч остался прикрывать нас двоих? Да и ошибки каждый допускает. Понимаешь?