на меня горящими глазами. — Только потому, что ты не пятифутовый комочек женщины, не делает тебя менее женственной, чем те, кто ею является. Разве ты не должна просить разрешение, чтобы носить каблуки, если это то, что заставляет тебя чувствовать себя сексуальной. Нет — тебе не нужно разрешение, чтобы носить каблуки. Я не должен был так говорить, извини. Ты носишь каблуки, если это то, что заставляет тебя чувствовать себя сексуальной. Понятно?

Я смеюсь.

— Да, понятно. Но это больше не проблема. Посмотри на себя. Ты огромный. Я могу носить пятидюймовые каблуки и все равно касаться твоего подбородка.

Его массаж на мгновение замедляется, когда он смотрит на меня.

— Я не всегда был таким большим.

— Нет?

— Не-а. Когда-то я был человеком ростом всего пять футов восемь дюймов. Я не знаю, кто был больше удивлен моим размером, когда я изменился: я или мои родители. Ни один из них не является крупным, поэтому казалось безумием, что, став орком, я стал таким высоким. Я едва помещаюсь в половине комнат дома моего детства.

— Извини…

Я не могу сдержать вырывающийся смех.

— Твой рост — это то, что больше всего застало твоих родителей врасплох? Это не из-за зеленой кожи, клыков или нижнего прикуса?

— Моя мама была разочарована из-за неправильного прикуса. Они потратили много денег на брекеты, когда я был подростком.

Кейд смеется вместе со мной.

— Но нет. Они были там, когда это случилось. Они видели, как это происходило со всеми. Они знали, что это произошло не по нашему желанию.

— На что это было похоже?

— Изменение?

Я киваю, когда он заканчивает с моей ступней и скользит руками вверх по моим ногам, хватаясь за гольфы до бедер, которые я носила весь день, чтобы согреться.

— Ничего интересного. Если бы не моя внезапная смена ракурса, я, вероятно, не заметил бы, что что-то происходит, пока не посмотрел в зеркало. Высота выдала это, а также вздохи и крики.

Он морщится, когда хмурое выражение пересекает его черты.

Ему требуется время, чтобы закончить снимать гольфы, прежде чем скомкать их и выбросить. Затем он двигается дальше вверх по моему телу, задирая сорочку и ожидая, пока я подниму руки, прежде чем натянуть ее над головой.

— Это, наверное, было хуже всего, — наконец говорит он. — Паника, страх, этого было… много. Люди, которые не изменились, не были добры к тем, кто изменился. Подозреваю, не намеренно, но ты ничего не можешь поделать со своей первоначальной реакцией, и это была первоначальная реакция каждого на их новые формы. Для некоторых людей эта реакция — это все, о чем они думали с тех пор. Что касается остальных из нас, то мы более или менее справились с этим и двигаемся дальше. Я бы солгал, если бы не сказал, что были ночи, когда я просыпался в поту и тяжело дышал от кошмарных воспоминаний. Но, к счастью, меня окружают люди, которым наплевать на мою внешность, и я давно понял, что мое тело не решает, кто я. Тела, даже человеческие, меняют форму, поэтому привязывать свою личность к чему-то непостоянному вредно. То, кто я есть, зависит от моего сердца, а не от моей кожи.

У меня щиплет глаза, когда я смотрю на него, восхищаясь этим умным, проницательным, добрым, заботливым и уверенным в себе человеком. Я бы спросила, где он был всю мою жизнь, но я знала, по крайней мере, последние несколько месяцев, что был.

— Ты в порядке?

Кейд нависает рядом со мной, его встревоженные глаза смотрят в мои, пока я сдерживаю слезы, внезапно выступившие у меня перед глазами.

— Эй, детка!

Он вытирает мои щеки.

Я со смехом качаю головой.

— Я люблю тебя.

Выражение его лица сразу смягчается, когда красивая улыбка расплывается на его лице, и он обхватывает мою щеку.

— Я тоже тебя люблю.

— Я хотела сказать это, когда мы не ссоримся, и не потому, что мы должны это сказать. Я хотела сказать это сейчас, чтобы ты знал, что я говорю серьезно. Даже если это безумие, и мы только начали встречаться. Но я люблю, и то, что я провела последние несколько месяцев, узнавая тебя как короля Кейда, подготовило меня к этому чувству.

— Конечно, я чувствую то же самое. Это нормально чувствовать это, понимаешь?

Он снова выглядит обеспокоенным, и это, вероятно, из-за всех этих эмоциональных слез, текущих по моему лицу.

Я смеюсь, чтобы успокоить его.

— Да, я понимаю. Прямо сейчас я так наполнена любовью, что она вырывается наружу в виде слез.

— Хорошо, — неуверенно говорит он, заключая меня в объятия и крепко целует.

Это начинается мягко и нежно, как шепот о том, что мы хотим сообщить друг другу, прежде чем станет грубее и отчаяннее. Его клыки трутся о мои щеки, но они больше не беспокоят меня, потому что я привыкла к ним, и я нахожу утешение в том, как они касаются моей кожи.

Кейд обхватывает мою задницу, когда я перекатываюсь на него сверху и трусь о массивную выпуклость между нами. Мое возбуждение растет по мере того, как мой разум кружится от желания сесть на него.

Рука на моей заднице скользит между моих ягодиц, чтобы коснуться моего центра, и я мычу от желания. Он лениво проводит пальцем между моих губ, дразня мой клитор, прежде чем погрузиться в мой вход.

— Уже такая мокрая, маленькая волшебница.

— Это часть моей магии, — шепчу я с усмешкой.

Прижимаясь к нему бедрами, моя влажная киска скользит по его члену, и выступы вдоль него восхитительно касаются моего клитора.

— Черт, я могла бы кончить, просто делая это.

— Так заставь себя кончить.

Его влажный палец кружит по моей заднице.

Я задыхаюсь, и мои ногти впиваются в его кожу, заставляя его рычать. Я снова раскачиваюсь, на этот раз сильнее прижимаюсь к его пальцу, пока двигаю бедрами вдоль него, сильнее прижимаясь ко всем тем местам, которые так приятны на ощупь. Моя пустая киска беспричинно ноет, но я сомневаюсь, что получать удовольствие от его члена — это единственное, что я буду делать сегодня вечером. Это прелюдия, и с орком в качестве моего парня мне нужно будет поработать над своей выносливостью.

Его палец глубже погружается в мое тугое кольцо, и я чувствую, словно мое тело фейерверк, когда оно взрывается на миллион крошечных кусочков. Мои бедра неумолимы, когда я яростно трусь об него, растягивая свой оргазм так долго, как только могу, пока мои мышцы не становятся такими напряженными, что я едва