— Веселитесь, дети! — сказала она.

Вообще-то говорить ей сейчас не хотелось, но она вдруг, сама того не ожидая, обратилась к Сен-Тьерри:

— Лейтенант де Буа-Шасе… из Шестого драгунского… Вы не знаете, где сейчас Шестой драгунский?

Как это у нее вырвалось? Она и сама не поняла.

«Живем в каком-то кошмаре… Кому из этих мальчиков суждено умереть? О Господи, хоть бы это кончилось! Все равно никакого толку. Они такие славные». И невольно стала перебирать их всех. Она вдруг увидела на Монсиньяке печать смерти, потому что он не танцевал, как остальные, а только менял пластинки. Но она предпочла бы, чтобы погиб кто-нибудь другой — Гийаде, например. Ей стало страшно.

«Какие страсти лезут в голову! Ведь это ужасно: так думать».

И она ушла наверх, словно боясь накликать несчастье на тех, на кого смотрела. А ей вдогонку неслись музыка и смех.

Ламбрей, Тереза и Бобби расположились в маленькой гостиной, примыкающей к залу. После каждой фразы повисала длинная пауза. Бобби время от времени отпускал какую-нибудь шуточку, но никто из троих не вдумывался в смысл его слов. От зала их отделяла высокая резная дубовая дверь. Шум голосов то и дело заглушал звук патефона, и тогда легко можно было узнать гулкий бас Фонтена.

—   Вы решительно не танцуете? — спросил Шарль-Арман.

—   Слишком жарко, — ответила Тереза, с томным видом склонив голову.

— Да, действительно жара, — отозвался Шарль-Арман, откинувшись на спинку кресла и разведя руками.

Полулежа на диванчике времен Директории, Тереза улыбалась неизвестно чему, обнажая ряд белых зубов. Щека Бобби казалась чуть вздернутой из-за иронической складочки на подбородке.

Шарль-Арман поднялся и отдернул тяжелую штору.

—   А вы не боитесь налета? — спросила Тереза, указав на зажженную люстру.

—   Посмотрите лучше, какой красивый вечер, — пожал плечами Шарль-Арман.

Он услышал стук каблучков по полу — она подошла к окну.

Вечер действительно был великолепен. В небе висели огромные звезды, в долине лежал молочный туман, сквозь который то там, то тут просвечивали темные силуэты тополей. В глубине парка, как раз над высокой пихтой, звезды сложились в какой-то замысловатый рисунок.

Шарль-Арман взял Терезу за руку чуть выше запястья. Она стояла совсем близко, касаясь его плечом, локтем и бедром, и он уже не смотрел на небо, а, скосив глаза, разглядывал ее профиль, высокий лоб, нежное веко, тонкую линию носа. Аромат вечернего воздуха смешивался с легким запахом духов, исходящим от ее виска. Если бы за спиной не было Бобби, Шарль-Арман наклонился бы к Терезе и коснулся бы губами ее шеи. Ему хотелось сказать: «Давайте улизнем от него в парк!» Он начал подбирать слова, крутить фразу и так и сяк, боясь, что приятель его услышит. Но момент был упущен.

Тереза отодвинулась от него и снова уселась на диван. Ей показалось, что оба кавалера разглядывают ее ноги, и она быстро натянула на колени короткое платье.

Шарль-Арман упал в глубокое кожаное кресло, которое никак не вязалось со старинной обстановкой комнаты.

— Это кресло адмирала, — сказала Тереза.

Шарль-Арман чиркнул спичкой, и огонек высветил перстень на пальце и насмешливую улыбку, появившуюся на его лице. Он откинулся на кожаную спинку кресла и вдруг ощутил необыкновенный прилив счастья оттого, что он здесь, что вдыхает свежий ночной воздух и следит, как поднимается к люстре сигаретный дымок.

Его захватило странное ощущение свободы. Не было ни вчера, ни завтра. Война сожгла все мосты. Все связи с прошлым разорваны, будущее в тумане. Ни воспоминаний, ни надежд. И внутри он чувствовал такую же пустоту. То место в его душе, что занимала жажда удачи и приключений, оказалось свободным.

Рядом продолжали танцевать. В окно влетело какое-то насекомое и закружилось возле люстры.

— Ночная бабочка, — бросил Бобби.

Это будничное замечание было вполне в его стиле. Зато глаза утратили свойственное ему безразличие, и взгляд был живым и цепким. Заметив это, Шарль-Арман ощутил смутное беспокойство. Тогда он поймал устремленный на него взгляд Терезы.

И Шарль-Арман почувствовал, как пустота внутри вдруг вспыхнула красным светом.

Бабочка упорно продолжала бороться с люстрой. У Шарля-Армана зашумело в ушах, но бабочка здесь была ни при чем.

Кого из двоих мужчин предпочтет Тереза?

Ей уже давно льстило внимание Шарля-Армана. А сегодня… Сегодня она ощущала себя странно обновленной, и ничто, кроме биения сердца, было уже не важно.

Она попросила Бобби пойти поискать кузину Варнасе и, когда он вышел, сказала Ламбрею:

— Для начала сидите спокойно, чтобы мы могли поговорить.

Шарль-Арман посмотрел на нее. Он упрекал себя за то, что упустил момент, когда они стояли у окна. Он ведь тоже искал, куда бы отправить Бобби. Теперь по еле уловимому движению ресниц и губ Терезы он понял, что этот труд она берет на себя. Между тем он был уверен в ее чувствах почти так же, как в своих. Он знал, что когда прижмет ее к себе и прикроет глаза, то увидит сквозь ресницы кушетки времен Директории: они всегда возникали у него перед глазами, когда по коже пробегала дрожь вожделения. И эта мысль невольно вызвала у Шарля-Армана улыбку…

Ему вдруг показалось, что его позвали. Он вздрогнул и обернулся. В дверях стоял Бебе.

—   Ламбрей! — уже в который раз повторял он. — Тебя требует лейтенант!

—   Ладно, сейчас иду. Извините, Тереза, — сказал Шарль-Арман, склонившись в поклоне, чтобы шепнуть: — Я вернусь…

5

Проходя по залу, Шарль-Арман услышал крики:

— Эй, Ламбрей! Ты что, пренебрегаешь нашей компанией?

Он прошел через вестибюль и вошел в комнату, служившую бригаде офисом. Там сидели Сен-Тьерри и Лервье-Марэ.

—   Дорогой друг, я в отчаянии, — заявил Сен-Тьерри. — Полковник назначил вас обоих связными. Он звонил мне. Моя бригада обезглавлена. Вас переводят в штаб Школы. Мои поздравления, Ламбрей. Но я очень на вас рассчитывал, и мне жаль вас терять.

—   Мне тоже, господин лейтенант, очень жаль с вами расставаться. А… когда мы должны ехать? — спросил Шарль-Арман.

—   Прямо сейчас. Времени осталось только на сборы. И я должен дать каждому из вас хорошего проводника.

Он украдкой взглянул на Лервье и подумал: «А этому надо кого-нибудь покрепче».

— Вот что, Лервье, — сказал он, — вы пойдете со Стефаником. А вы, Ламбрей? С кем хотите пойти?

—   С Дерошем, если можно.

—   Ну нет, старина! Не уводите самых лучших. Почему тогда не Бруара, если уж у меня никого не остается? Нет, возьмите… ну, хоть Гийаде. Он же из вашей комнаты. И все четверо из лучшей моей комнаты! — вздохнул он.