На миг наступила тишина.

— Ладно… надеюсь, мы останемся… друзьями, — снова начал лейтенант и похлопал себя по рукаву, как бы обещая новые нашивки, словно война и не кончалась. — В любом случае на днях увидимся. Вы расстались с бригадой не насовсем. Теперь вы будете доставлять мне приказы.

Он сказал так потому, что на самом деле ни Ламбрей, ни Лервье больше к бригаде не принадлежали. И все трое прекрасно это понимали.

—   Удачи, Ламбрей! — прибавил он, вставая.

—   Удачи и вам, господин лейтенант, — ответил Шарль-Арман, щелкнув каблуками, которые из-за отсутствия шпор глухо стукнули.

Лервье-Марэ тоже встал навытяжку.

—   И вам удачи, Лервье-Марэ.

—   Счастлив был находиться под вашим командованием, господин лейтенант.

Во взгляде и рукопожатии Жака было столько силы, преданности и искренности, что лейтенант удивился и подумал, не ошибался ли он в своих суждениях об этом парне. И ему стало почти так же жаль расставаться с Лервье-Марэ, как и с Ламбреем.

Сен-Тьерри открыл перед друзьями дверь, и в комнату ворвались звуки музыки.

— Если хотите, последний вальс, — предложил он, улыбаясь. — Только недолго, ладно?

И дверь снова закрылась.

Войдя в зал, Шарль-Арман начисто забыл о существовании Терезы. Ему не терпелось предупредить Бобби, и он предоставил Жаку отвечать на вопросы, которыми их засыпали. Он быстро направился к выходу и, только взявшись за бронзовую ручку двери, вспомнил, как затуманился взгляд Терезы, когда он сказал: «Я вернусь». Ведь Сен-Тьерри дал ему немного времени… И вместо того, чтобы танцевать… Тому, кто уезжает, ни в чем не отказывают, даже если он едет всего за три километра…

Он открыл дверь. Лицо Бобби нависало низко-низко над лицом Терезы, губы их слились. Все продолжалось какую-то долю секунды, поскольку Бобби сразу же вскочил. В углах рта у него таилась лукавая усмешка.

— Сожалею, что помешал. Выше этажом вам было бы гораздо удобнее. Честь имею, я уезжаю связным. Enjoy yourselves[12]— сухо бросил Шарль-Арман и вышел, дрожа от гнева.

Бобби переменился в лице и, забыв о Терезе, бросился вслед за Шарлем-Арманом.

Тереза Англад смотрела, как медленно поворачивается бронзовая дверная ручка. Она уже столько лет живет в Шеневе, но ни разу не замечала, какие здесь на дверях изящные ручки. И какое-то время она ничего, кроме этой ручки, перед собой не видела.

Шарль-Арман быстро пересек зал.

— Лервье, старина, в дорогу! — крикнул он.

Бобби удалось нагнать его только в вестибюле.

—   Шарль-Арман, — сказал он, — ну ведь глупо расставаться вот так…

—   Ой, мой милый, я тебя умоляю… — перебил Шарль-Арман. — Давай без телячьих нежностей. Очень надеюсь, что ты все же сумеешь соблюсти приличия. Это моя хорошая знакомая… и это я тебе ее представил. Я знаю ее мужа. В конце концов, это просто неприлично… — И поняв, что переборщил, совсем другим тоном добавил: — А я-то всегда считал тебя лентяем.

Бобби расхохотался, но глаза у него при этом были грустные.

В зал вошел Гийаде и спросил:

—   Какой мотоцикл брать?

—   Тот, что без пулемета, Гном. А мадам де Буа-Шасе там?

Вопрос был адресован лакею, который еще не ушел спать.

—   Мадам виконтесса наверху, в это время она уже спит.

—   Передайте ей, что я очень сожалею, что не успел с ней проститься.

—   Слушай, Шарль-Арман, — сказал Бобби, — раз уж ты уезжаешь, возьми мои шпоры.

Но Шарль-Арман, казалось, его не слышал. Он уже вышел на крыльцо, но Дерош не отставал.

— Прошу тебя, возьми, — настаивал Бобби. — Какой из меня, в сущности, кавалерист? Вот ты — другое дело.

— Нет. Не вижу смысла.

— Возьми, мне будет приятно, если ты их станешь носить.

— В самом деле? — удивился Шарль-Арман.

Он чувствовал, что Бобби говорит вполне искренне, однако не мог принять его предложение. Не позволяла гордость. И все же Шарль-Арман из какого-то глупого суеверия считал, что если он вернет себе шпоры, то все обойдется и ничего страшного не произойдет. Послышался шум мотоциклов, которые уже успели вывести из гаража.

—   Ладно. Тогда давай меняться, — сказал Шарль-Арман, сам не зная, что предложить взамен.

—   Нет, старина, это подарок. Доставь мне удовольствие.

Бобби нагнулся и отстегнул одну шпору, потом другую.

— Это левая, не перепутай…

Пока они стояли нагнувшись, к лестнице подкатили мотоциклеты.

Бобби и Шарль-Арман выпрямились, посмотрели друг на друга и дружно рассмеялись под рев моторов. Лервье-Марэ уже сидел в коляске мотоцикла.

Шарль-Арман крикнул на ухо Бобби:

— Ты тоже самый настоящий кавалерист!

Они спустились по лестнице.

— До скорого, старина! — воскликнул Бобби.

Друзья шагнули навстречу друг к другу, чтобы обменяться рукопожатием, но тут один повел плечами, другой по-своему понял это движение, и, сами не зная, что на них нашло, они обнялись и расцеловались совсем как родные.

— Пока, монсеньор! — крикнул Шарль-Арман, вскакивая на сиденье.

Бобби смотрел вслед удаляющимся мотоциклам, и его мучила совесть: он не попрощался с Лервье-Марэ.

Когда он вернулся в зал, уже никто не танцевал. Отъезд четверых товарищей вызвал замешательство. Бобби на ходу снова завел патефон.

Но как только в дверях показалась Тереза, Бобби тотчас же подошел к кузине Варнасе и закружил ее по залу.

Танцы продолжались до полуночи, когда вдалеке послышался какой-то приглушенный грохот. Он был дольше, тише и раскатистее, чем гром. Земля задрожала, закачались люстры, звякнули стекла. Все застыли на месте, глядя друг на друга.

Был взорван мост через Луару.

Патефон одиноко крутился, без конца повторяя последний такт какой-то арии, которую никто не слушал.

Вошел улыбающийся лейтенант Сен-Тьерри, подошел к патефону и хлыстом снял иглу с пластинки.

— Господа, — сказал он. — Все на боевые позиции!

Зал быстро опустел.

В вестибюле показалась мадам де Буа-Шасе в домашнем платье. В наспех сколотых на затылке белокурых волосах блестела седина.

— Ну что, лейтенант? — спросила она.

— Думаю, мадам, на этот раз вам надо уезжать.

Мадам де Буа-Шасе позвала девушек и распорядилась паковать багаж и готовить машины.