Догдович протоптал к нему тропинку. Отодрал легкую дверцу. В шалаше лежали сухие дрова, несколько кусков бересты.

Развели костер, подкрепились и вышли на разведку. До наступления темноты надо было определить, где ходил соболь, и в нужных местах расставить обметные сетки.

Прошли всего с полкилометра и около бурелома увидали две пары соболиных следов. Значит, где-то под трухлявыми лесинами, засыпанными снегом, была лежка. Соболя оттуда так просто не выгонишь.

— Давай, бата, обметы ставить.

Колька взялся за конец обмета, и вместе с отцом они натянули его у самого выхода из соболиной лежки и повесили два колокольчика.

Колька так устал от ходьбы, что, едва добравшись до шалаша, лег у очага и заснул. А Надыга Догдович решил сходить в ближний кедровник, разведать, много ли там нынче белок.

Стал Надыга на меховые лыжи, закинул за плечи ружье и зашагал быстро, прокладывая широкую лыжню. Только спустился в распадок между сопками, увидел на снегу следы медведя. Отпечатки медвежьих лап были довольно большими, размашистыми, но не очень глубокими. Надыга сразу подумал, что где-то поблизости бродит шатун. Он голодный, тощий и не слишком продавливает снежный наст. Сытый, жирный медведь ходит тяжело. Но разве он шляется в эту пору по тайге? Спит в своей берлоге. А тут — точно шатун, и скорей всего не очень старый.

«Ладно, пускай его бродит», — решил Надыга и спокойно пошел дальше.

Только миновал распадок и повернул в кедровник — увидел под старым деревом медведя. Зверь, обхватив передними лапами ствол, с ожесточением грыз кору.

Надыга Догдович решил обойти шатуна стороной. Но в ту же минуту, заметив охотника, медведь оторвался от дерева и пошел прямо на Надыгу.

Охотник выстрелил, но, кажется, промахнулся. Медведь продолжал идти. Тогда Надыга Догдович быстро перезарядил ружье, но выстрела не последовало — осечка. Теперь медведь уже бежал, разинув пасть и оглашая рычанием лес. Всего метров двадцать отделяло Надыгу Догдовича от шатуна, когда раздался наконец выстрел. Но пуля попала медведю в спину и не остановила его. Присев на задние лапы, шатун прыгнул и, очутившись рядом с охотником, сильным ударом лапы вышиб у него из рук ружье.

...Близкая стрельба разбудила Кольку. Он схватил обрез и кинулся из шалаша. Он бежал, весь напрягаясь, широко размахивая руками. Одолев крутой подъем, он на полном ходу круто свернул с лыжни и через несколько минут увидал: около кедра отец боролся с медведем.

— П-а-а-па-а!

— Стреляй, бата! — крикнул, задыхаясь, Надыга.

Колька вскинул обрез. Хотел выстрелить, но палец застыл на курке. Опоздал. Медведь уже держал Надыгу в своих лапах. Тогда Колька решил отвлечь внимание медведя на себя и выстрелил в воздух. Зверь повернул морду с рычащей пастью к мальчику, словно погрозил ему, но с места не тронулся. И тут Колька заметил, что у медведя левое ухо короче правого.

Отметина!

Мысль о том, что его медвежонок успел так вырасти и превратиться в страшного шатуна, до боли пронзила Кольку. Но времени для раздумья не было. Жизнь отца решали считанные секунды. Заметив поблизости обметную сетку с колокольчиками, Колька сорвал ее с колышков и изо всех сил начал трясти, оглашая чуткий морозный воздух дробным звоном. Медведь сразу отпустил Надыгу и двинулся к Кольке.

— Лезь на дерево, бата! — испуганно закричал отец. Но мальчик не двинулся с места: все тряс и тряс сеткой, и все энергичнее, все громче звенели колокольчики.

Когда медведь уже был в десяти шагах от Кольки, Надыга Догдович схватил ружье, прицелился зверю в затылок, решив одной пулей уложить шатуна.

— Не стреляй, отец! — закричал Колька. — Не стреляй! Это мой мишка! Не бойся, он не тронет меня!

Ружье дрогнуло в руках Надыги, и он выстрелил мимо.

В ту же секунду шатун испуганно кинулся в сторону. Он бежал, увязая по брюхо в глубоком снегу, и оборачивался, смотрел на Кольку, который все еще тряс над головой обметной сеткой, словно звал к себе своего медведя...

9. Вместо эпилога

Когда я сказал Ивану Константиновичу Мунову, что завтра собираюсь улететь из Сиина, он с удивлением посмотрел на меня.

— Опять не то говоришь. Я на завтра велел Зинзаю упряжку в нарты закладывать, на Красный Яр поедем с тобой, а то не будет картины. Красный Яр, я тебе скажу, судьба удэге. — И тут же уступил: — Ладно, если боишься самолет пропустить, я скажу Зинзаю, чтобы теперь упряжку собрал. Еще не поздно, поедем...

В пятом часу, когда яркое февральское солнце стало медленно заходить за горизонт, мы прибыли на Красный Яр — живописный уголок тайги на высоком берегу реки.

Зинзай Пеонка остановил упряжку, и Мунов повел меня просекой к строящемуся поселку.

— Вот тут, гляди, улица будет, — сказал Иван Константинович. — Поставим двенадцать домов, школу-интернат, баню. Ясно тебе, да? Теперь давай немножко вправо пойдем. Там тоже улица будет! Десять жилых домов и Дом культуры. Тоже ясно тебе? А теперь еще дальше пойдем.

Здесь стояли пять готовых домов, крытых сосновой дранкой. Еще три сруба были подведены под крышу.

— Ну что, нравится тебе?

Дома были добротные, с пятью окнами, с верандой. В каждом — по две комнаты с кухней. Полы настланы свежими, гладко обструганными досками.

— Скоро жильцы приедут, — говорил Мунов. — Тогда совсем весело будет. Зимой, конечно, тайга немножко скучная. Вот закончим строительство — наш народ большой шаг вперед сделает. Вся страна к коммунизму идет, нам тоже стоять нельзя. Как думаешь, с таким поселком не стыдно в коммунизм вступить? По-моему, не стыдно! Ты спроси удэге, кому своим счастьем обязан. Он тебе точно скажет: партии обязан, советской власти обязан, товарищу Ленину обязан! Вот зима кончится, весна будет, после, сам знаешь, лето будет. Ты опять в гости к нам приезжай. Как раз над тайгой лебеди белые полетят.

Прошло с тех пор десять лет.

Вот я и думаю, не пора ли снова слетать на Бикин-реку к моим друзьям-удэге, но не в феврале, а в разгар золотой уссурийской осени — в сентябре.

Представляю, какая там будет картина...

ДРАГОЦЕННЫЕ НАХОДКИ

Глава первая