Инстербургом. Слишком много кругом населенных пунктов и дорог, везде войска, весь день тарахтят тракторы и бульдозеры — вывозят из лесу древесину для постройки новых укреплений. До-рогу на юг преграждает полноводная Прегель. Значит, не удастся обосноваться и в запасном районе действий. Пожалуй, там за «железкой» даже потише было: и лес погуще, и фольварков меньше. Просто удивительно, что в этом гитлеровском муравейнике группа еще не столкнулась в лоб с немцами…

— Из огня да в полымя! — ворчит Мельников.

На дневке Шпаков и Мельников долго обсуждают дальнейшие планы. Наконец решают: попробовать запастись продуктами и, если ребята наделают шуму, жарить обратно через «железку», пока укрепления в лесу не заняты войсками. Третий Белорусский наступает, фрицы откатываются. Того и гляди, займут они свои укрепления и группа окажется в стальном капкане. Поход из-под Эльхталя был вовсе не напрасным, коль удалось обнаружить передвижение к фронту неизвестной дивизии и новый укрепрайон. Но нельзя забывать, что «Хозяин» определил главным объектом группы «Джек» железную дорогу Тильзит — Кенигсберг.

Об этом решении Коля Шпаков шепотом сообщает всей группе.

— Ну как? Согласны, друзья?

— Согласны. Конечно. Факт.

Никто не удивляется, что командир советуется с каждым. Иначе нельзя.

Шпаков достает тонкую пачку курительной бумаги, расшитый какой-то белорусской девушкой кисет с легким табаком. Друзья закуривают.

Не сказано ни одного громкого слова, но для всех ясно, что принятое решение означает: «Выполнить задание командования или погибнуть, выполняя его».

Всем, а особенно Шпакову, памятны слова, сказанные майором Стручковым перед самым их вылетом на аэродроме под Сморгонью:

— В армии мы делаем главный упор на дисциплину, которая опирается на сознательность. У нас же, разведчиков, — на сознательность, которая обусловливает дисциплину. Над вами там не будет начальства, там вы сами по себе. Когда можно — посоветуйтесь, но последнее слово остается за командиром…

— Раз эти пруссаки не открывают дверей, когда стемнеет, попробуем зайти к ним засветло, часиков так в полдевятого, — предлагает Шпаков.

…В тихий час заката пожилой гроссбауэр отдыхает, покуривая трубку, на крыльце дома. Рядом с ним сидит, уткнув подбородок в ладошки, его белокурая внучка.

— Какой красивый сегодня закат! Правда, дедушка?

— Это ангелы пекут хлеб, внучка, — отвечает гроссбауэр. — А тебе уже спать пора, моя красавица.

Из раскрытых окон плывут задумчиво-печальные звуки серенады Шуберта.

Девочка уходит в дом, качая на руках большую куклу, такую же белокурую, как она сама.

Обрывается музыка. Меркнет розовый закат. Обманчива сельская идиллия…

На опушке в густеющих тенях притаились трое — Мельников, Зварика и Раневский. Они внимательно прислушиваются к каждому слову.

— Тряхнем этот фольварк? — шепотом спрашивает Зварика.

Взгляд Мельникова скользит по каменной стене, крепким воротам, телефонным столбам…

А на крыльцо, переодевшись в коричневую форму СА, выходит пожилой гроссбауэр. Закинув за плечо винтовку, он затягивает туже широкий кожаный пояс с кинжалом.

— Заприте за мной ворота! — кричит он, садясь на велосипед. — Вернусь, когда поймаем этих проклятых парашютистов!

В сумерках разведчики подкрадываются к каменной ограде. Но там бегает взад-вперед, заливаясь густым злобным лаем, спущенная с цепи эльзасская овчарка. Ей вторят собаки на соседних фольварках…

Разведчики переглядываются. Нет, в гости идти надо не к гроссбауэру, а к бауэру. Фольварк надо выбирать поменьше, победнее, чтобы не оказалось в нем разной прислуги и сторожей. Хуже всего нарваться на фольварк, где на постое солдаты.

Через полчаса разведчики тщательно изучают следы на просеке, ведущей к уединенному фольварку. Часто попадается на пыльной обочине хорошо видный при свете месяца характерный след вермахтовского сапога, подбитого гвоздями с широкими шляпками и подковкой. Нет, в такой дом лучше не заглядывать.

В полдесятого заходит молодой месяц, но еще довольно светло… У этого дома нет солдатских следов. Казалось бы, все в порядке. Но видны другие следы на проезжей части дороги… Зварика принюхивается к дороге — пахнет бензином. Мельников заглядывает за ограду — так и есть, во дворе стоят пять мотоциклов и грузовик, все с номерами сухопутных сил вермахта. Сюда тоже лучше не совать нос.

…Из-за ставен доносятся звуки томного аргентинского танго. Приглушенный смех, голоса; много, слишком много мужских голосов. За стеной — враг. Бывших партизан так и подмывает швырнуть гранату в окно… Нельзя. Дальше, дальше, этот дом тоже не подходит для ночного визита.

… — Вер да?

— Откройте, пожалуйста!

— Я спрашиваю — кто там?

— Беженцы-фольксдейче из Каунаса. Не могли бы вы…

— Проваливайте отсюда по-хорошему. Разве вы не знаете про полицейский час — с десяти вечера до шести утра? Не знаете, что строжайше запрещено открывать ночью дверь и вообще пускать к себе незнакомцев? Это карается смертью! Слышите вы — смертью!

…Мельников, Зварика и Раневский стучат в обитую железом массивную дверь. Сначала вежливо — костяшками пальцев. Потом кулаком. Стучат в ставни. Звуки ударов разносятся далеко окрест. За дверью, за ставнями — ни звука. Но на дверях пет замка — значит, хозяева дома. Зато тяжелые железные замки висят на дверях каменной конюшни, свинарника, амбара. Заперты все окна на втором этаже. Взорвать бы дверной замок противопехоткой! Но поднимать шум нельзя…

…Еще один фольварк. Этот побогаче, но, кажется, пуст!

В брошенном господском доме разведчики шарят на кухне и в пустых кладовых. Раневский с фонариком проходит в гостиную. Над камином — бюст Гитлера. Гостиная обставлена в стиле старогерманского барокко, много и тевтонской готики. На столе — коробка с бразильскими сигарами. У застекленного бара — разбитая бутылка из-под малиновой шварцвальдской водки. Сбоку красуется консольный «телефункен» с диапазоном коротких волн, — не то что у бауэров, которым разрешено иметь только маломощные «народные приемники». Видать, хозяева поместья — важные птицы, раз не побоялись смотать удочки, несмотря на запрет гаулейтера Коха.

Впопыхах они даже забыли — подумать только! — рядом с бюстом родоначальника «тысячелетнего рейха» «Майн кампф»! Раневский освещает фонариком раскрытые страницы: «Если речь идет о получении новых территорий в Европе, то их следует приобрести главным образом за счет России. Новая германская империя должна будет в таком случае снова выступить в поход по дороге, давно уже проложенной тевтонскими рыцарями, чтобы германским мечом добыть нации насущный хлеб, а германскому плугу — землю».

Разведчиков, впрочем, больше интересует находка на кухне — пачка эрзац-кофе, десяток пакетиков с сахарином, банка яблочного мармелада.

— Вот и все! — жалуется Зварика. — Хоть шаром покати. Все вывезли, кулаки проклятые!..

…Разведчики останавливаются в лесу перед большим, темным зданием.

— Что за дом? — шепчет Зварика.

Мельников с минуту изучает контуры здания, подсобных построек, поводит носом — пахнет скипидаром.

— Подождите меня тут! — с этими словами он исчезает. Вернувшись минут через пять, спрашивает