первый раз за эту войну русские ступили на немецкую землю, вторглись в Восточную Пруссию из района Вилкавишкиса и наступают в направлении Гумбиннен — Инстербург. Я решаю немедленно передислоцироваться в Восточную Пруссию. На следующий же день после получения приказа о передислокации я прибываю со своим подразделением в Инстербург. В райски мирной жизни Восточной Пруссии никак нельзя поверить, что война уже подошла так близко и что из этого тихого уголка мы будем совершать боевые вылеты с бомбами и торпедами против танков. В самом городе Инстербурге население еще не представляет себе всей серьезности положения. Аэродром забит всяким хламом, бесполезным при нашей концентрированной оперативной активности. Поэтому мы решаем перелететь в Летцен, в район Мазурских озер, где одни занимаем маленький аэродром…»

Известно, что именно в конце июля — начале августа 1944 года войска 3-го Белорусского фронта, освобождая Литву, прокладывали себе путь к границам Восточной Пруссии. Значит, Рудель прибыл в Восточную Пруссию в те же дни, что и разведгруппа «Джек». Быть может, именно Рудель или кто-либо из пилотов его эскадрильи вылетел на перехват самолета, в котором летела Аня и ее друзья. 27 июля разведгруппа приземлилась в каких-нибудь сорока пяти километрах от инстербургского аэродрома, а 5 августа вышла к Инстербургу. Наверное, не раз провожала Аня глазами пикировщик Ю-87, пролетающий над залитыми солнцем соснами. Она не могла знать, что самолет пилотирует тот гитлеровский ас, которому она стирала белье в Сеще и который чудом избежал гибели от взрывавшихся под облаками партизанских мин-магниток.

Но вернемся к записям Руделя.

«Разгар лета на чудесной восточнопрусской земле. Неужели эта земля станет полем сражений? Это на четвертый год войны! Как много немецкой крови уже обагрило эту землю! Наша жертва не должна быть напрасной! С этими переполняющими нас думами мы летим к нашим объектам — к северу от Мемеля или под Шяуляй, под Сувалки или Августово. И на обратном пути те же мысли терзают нас. Мы опять там, где начинали в сорок первом. Отсюда начинался поход на Восток. Неужели памятник в Танненберге приобретает новый смысл?» — Этот памятник Гинденбургу, разгромившему армию русского царя под Танненбергом, взорвут сами немцы, удирая из Восточной Пруссии! — «На самолетах нашей эскадрильи красуется эмблема германского рыцарства». (Рудель имеет в виду черный мальтийский крест — эмблему люфтваффе.) «Никогда прежде она не значила для нас так много!»

«Ожесточенные бои под Вилкавишкисом, — пишет далее Рудель, — город переходит из рук в руки. На нашем участке Советы наступают из Литвы, стараясь отрезать наши армии в Эстонии и Латвии. Поэтому у нас в воздухе постоянно много работы. Советы хорошо информированы о силе нашей обороны как на земле, так и в воздухе…»

Мог ли думать Ганс Рудель, что те же руки, что стирали ему в Сеще белье, писали разведсводки и проносили на сещинский аэродром мины, те же руки выстукивают на телеграфном ключе радиограммы сначала под Инстербургом, а потом и под Летцеиом, информируя командование советских войск о тайнах гитлеровской обороны в Восточной Пруссии?!

Где короткими перебежками, где на получетвереньках, а где ползком, по-пластунски, пробирается, держа путь на юг, группа «Джек». В стороне остаются освещенные луной крутые черепичные крыши деревни Миншенвальде. В первую же ночь разведчики переходят через железную дорогу Тильзит — Кенигсберг. Вот она, узкая среднеевропейская колея, ее ширина — 1435 миллиметров. Советская железнодорожная колея заметно, почти на девять сантиметров, шире. Всем в группе памятна эта «среднеевропейская» колея — было время, немцы перешивали на свой манер чуть ли не все железные дороги от Бреста до Брянска.

Слева раздается заунывный паровозный гудок — от Меляукена, стуча колесами на стыках, идет поезд. Вот бы, по доброму партизанскому обычаю, оставить под шпалой на этом безлюдном лесном перегоне «визитную карточку» — килограммчиков этак пять тола с верной ПМС [3]. Но разведчики проходят мимо — всякие диверсии «Джеку» строго-настрого запрещены. Да и нет у них тола, если не считать семидесятиграммовых кругляшек в противопехотках, предназначенных для преследователей.

— Выходит, иди воевать, да не смей стрелять! — сокрушенно вздыхает Ваня Мельников.

С полотна за лесом доносится пыхтенье паровоза, стук поршней. Может быть, здесь, на той стороне «железки», найдут разведчики надежное укрытие?

Километрах в трех-четырех за «железкой» группа ползком перебирается через широкое бетонное шоссе. Аня ползет, стараясь не испачкаться в полупросохших лужицах черного масла.

Шоссе переползают около большого рекламного щита, на котором огромными буквами чернеет надпись:

ЛЕЙНА

лучший немецкий бензин

МОТАНОЛЬ

первейшее немецкое

автомобильное масло

Бензоколонка в Скайсгиррене

На той стороне тоже тянутся культурные, рассеченные частыми просеками леса. Шпаков решает идти дальше, на юго-восток, под Инстербург. Сухо хрустит под ногами седой лишайник. Загадочно тихи просеки. Молчат сосны.

Дневка проходит в заросшем можжевельником овражке, недалеко от деревни Ежерпинкен, что лежит на магистральном шоссе Тильзит — Велау. Пополудни какие-то жители этой деревни проезжают по старой колее краем оврага. Разведчики, застыв, наблюдают за тремя стариками бауэрами на фурманке. Один из них сидит с раскрытой газетой в руках. А что, если заметят?! Старики, увлеченные неторопливой беседой, не глядят в овраг; только породистый тракененский конь косит туда равнодушным глазом.

Шпаков оказывается еще более строгим командиром, чем капитан Крылатых. Он берет на учет все наличные продукты, распекает Юзека Зварику за неумеренный аппетит и устанавливает «блокадную» норму — в сутки по одной банке американской свиной тушенки на девять человек.

На следующее утро Аню подташнивает, у нее кружится голова, противно сосет под ложечкой, но опа не падает духом. Правда, Аня уже чувствует, что здесь придется голодать куда сильнее, чем в Сеще.

Первого августа дневка проходит недалеко от просеки, на которой посажен картофель. Пышная зеленая ботва усыпана белыми и фиолетовыми цветами. От голода все сильнее, нестерпимее жжет в пересохшем рту, Гложет в желудке.

— Давайте, ребята, накопаем картошки, когда Стемнеет, — предлагает Аня.

— Эх, рубануть бы сейчас молодой картошечки со сметанкой и укропчиком! — мечтательно произносит Ваня Овчаров, глотая слюну.

— От сырой бульбы пузо лопнет! — мрачно изрекает Зварика.

— Конечно, накопаем! — поддерживает Аню Шпаков. — Может, когда и удастся развести костер.

— К тому времени, — угрюмо усмехается Ваня Мельников, — ваша молодая картошка здорово постареет!

Сумрачен бор. Высоко в небе, курлыча, пролетают на юг первые журавли. Не за горами осень… А если вдруг война затянется? Что будет с группой «Джек» осенью? А зимой? Нет, зимой тут им не прожить…

В ночь на четвертое августа группа наталкивается на оборонительную полосу. Надолбы, эскарпы, «зубы дракона». Все подготовлено для обороны. И кругом —