– Не торопите меня, уважаемый! Вопрос очень серьезный. Очень.

– Да, да, очень, – поддакнул ходжа и опять, в который раз поскреб ладонь, и кази решился.

– Как ни жаль, а старик прав: из бумаг следует, что вы выкупили землю и забор в том виде, в котором они есть. Стена действительно вам не принадлежит, но она стоит на вашей земле, поэтому вы вправе поступить с ней так, как сочтете нужным.

– А как же ремонт? – лицо у Пулата вытянулись. – Дыра – что мне с ней делать?

– Вы можете оставить все как есть или заделать дыру. Или вовсе снести стену и достроить забор.

– Но… – попытался поспорить с кази Пулат.

– Ай-яй, уважаемый Пулат. Вы ставите под сомнение справедливость моего решения? – елейным голоском осведомился кази и покачал головой, нахмурив брови. Затем вернул бумаги Насреддину.

– Нет, нет, что вы, почтенный судья! – пошел на попятную Пулат. – Я только хотел сказать…

– Что? – спросил судья. Он никак не мог дождаться, когда же наконец все разойдутся, и они останутся наедине со стариком.

– Нет, ничего, – повесил голову Пулат и поплелся к выходу.

Судья нетерпеливо перебирал четки, наблюдая, как толпа медленно редеет. Ненужная задержка очень раздражала кази, но приходилось ждать. И когда с лестницы спустился последний из людей, он обернулся к ходже.

– Я слушаю тебя, старик, – качнул он головой.

– Благодарю тебя, о справедливейший. Теперь все убедились, что вы честный человек, и Аллах не зря хвалил вас, – сказав так, Насреддин развернулся и направился к выходу.

Кази, увидев это, на миг онемел, но потом окликнул ходжу:

– Постой, старик!

– Да? – остановился ходжа у самых дверей и повернулся к взволнованному кази.

– А как же?.. Как же моя половина клада?

– Все остается в силе, благородный судья.

– Правда? – с великим облегчением выдохнул кази.

– Истинно так, – подтвердил Насреддин. – Только здесь имеется одна загвоздка.

– Какая еще загвоздка? – пробормотал кази, предчувствуя недоброе.

– Совсем маленькая, вот такая, – показал ходжа кончик пальца. – Этот нехороший человек Пулат своим криком разбудил меня в тот самый момент, когда мой покойный отец – мир праху его! – собирался сообщить мне, в каком именно месте он зарыл клад. Так что придется вам подождать, пока я вновь не увижу отца и не допытаюсь у него, где он спрятал деньги.

– Ах ты, старый ишак! – взбеленился кази, взмахнув четками. – Гнусный проходимец!

– Но кази, разве я в чем виноват? – состроил удивленную мину ходжа. – Вся вина на Пулате! Не разбуди он меня в такой важный момент из-за какой-то проклятой дыры, мы оба с вами были бы счастливы, как никогда. А так и вы, и я остались без денег. Но вам проще пережить потерю.

– Это почему еще? – кази уже начинал косеть.

– Вы богатый человек, Шарифбек, а мне – что прикажете делать мне? Э-эх! – Насреддин выудил из кармана тряпицу и трубно высморкался в нее.

– Но зачем ты тогда все время чесал ладонь? – вскричал кази, багровея от ярости.

– Понимаете, кази, я занозил ладонь, когда таскал доски, а вытащить занозу не успел – за мной как раз пришли ваши стражники. Всего вам доброго, справедливейший, – поклонился ходжа и заспешил прочь, а кази так и остался сидеть с открытым ртом, глядя ему вслед.

Наконец, спустя некоторое время, он немного пришел в себя, захлопнул рот и, отпихнув ногой блюдо с давно остывшим мясом, воскликнул:

– О, проклятая лиса в человечьем обличье! Говорили же мне: не доверяй ни единому слову проклятого плута Насреддина. Ох, я несчастный! Ну, погоди у меня! Я до тебя еще доберусь, не будь я кази Шарифбек!

Однако то было слабым утешением, и потому, чтобы немного успокоиться, кази взялся придумывать страшную месть ходже, но, как назло, в разгоряченный обидой мозг судьи ничего путного не приходило.

Глава 9. Нечистый во плоти

После дела бая Пулата о злополучной дыре, рассмотренного кази, о прибытии в селение ходжи Насреддина знали уже все богачи. Но среди бедноты новость разошлась куда быстрее, что и вполне понятно – так ловко выкрутился ходжа, опозорив жадного Шарифбека. Кази пребывал в страшной ярости, рвал и метал, но ничего поделать не мог. Ведь нельзя же было просто сказать, что он ошибся и неверно рассмотрел дело – справедливейший не может ошибаться! А повторное рассмотрение жалобы Пулата лишь вызвало бы еще большие насмешки, после чего кази однозначно грозила окончательная утрата доверия народа, пусть судье и было на него глубоко наплевать.

Но нервничал кази больше не из-за самого дела – шайтан бы с ним, с этим Насреддином! Во-первых, он поссорился с Пулатом, и тот уж точно больше никогда к нему не обратится и найдет способ отплатить за все. Во-вторых, с «дырявого» дела он не получил никакого дохода. А в третьих, что самое обидное, стал всеобщим посмешищем. Непонятно одно: откуда в народ просочился конец истории с кладом ходжи. Ведь кази был уверен, что поблизости в тот момент никого не было. Неужели гнусный проходимец Насреддин самолично разнес весть об унижении кази? Или нищий оборванец Икрам распустил где-нибудь язык? Однако, как выяснилось позже, история о кази и половине клада ушла в народ благодаря длинному языку одного из стражников, который по секрету поделился ей с приятелем на базаре, а уж тот, не в силах держать в себе подобную тайну, рассказал о ней своим знакомым, а те, в свою очередь, своим. И пошло-поехало. К вечеру удивительную историю о кладе отца Насреддина передавали из уст в уста десятки людей, а их смех был так силен, что доносился с базарной площади до ушей Шарифбека, отчего у несчастного кази началась мигрень и разболелись зубы. Но пока судья строил коварные планы мести Насреддину, оскорбленный мула, чьи ежедневные подношения иссякли, будто вода во внезапно пересохшем роднике, после мучительных размышлений придумал, как ему вернуть свое утраченное величие и почтение к своей особе. Все хорошенько обдумав еще раз, он вызвал к себе слугу.

– Послушай, что я тебе скажу, Гази, – издалека начал медовым голосом мулла, поскольку прекрасно знал, как труслив и несговорчив его слуга.

– Я весь обратился в слух, хозяин, – почтительно склонился слуга перед топчаном, на котором возлежал мулла. В душе Гази затрепетала неясная тревога, ведь чем слаще бывал голос муллы, тем страшнее оказывался смысл его слов – эту истину Гази хорошо усвоил за долгие годы служения мулле.

– Народ, – мулла поморщился и отхлебнул из пиалы, – народ становится скуп. И хотя прихожане исполняют свой долг перед всевышним, как положено, прошлого