Выгнали меня к чертям собачьим. Комсомольцы семикаракорские. Ничего, я к механизаторам пойду, я по моторам в курсе дела. А про свободу вы еще меня вспомните. Когда у человека есть мозги, ему свобода не нужна. А когда мозгов нет, не дай бог, свобода наступает. Тогда караул. Никому мало не покажется.

Кстати, меня одна вещь очень беспокоит. Как это он к нам приходит? Петровна говорит, в нашем мире что-то не так, где-то есть брешь. Иначе он бы не смог приходить. Есть брешь, и через нее он и ходит. А брешь появляется перед большими событиями. Или что-то где-то у нас пизданет, или, наоборот, потонет. Или вообще опять нападут супостаты, и будем их тут ловить в кукурузе. В смысле инопланетяне.

Сам несу хрен знает что. Может, у меня горизонты появились? Петровна сказала: если он приходит, значит, где-то дыра. Значит, будет большая беда. Это меня больше всего беспокоит. Как бы найти эту брешь, как бы ее заделать чем-нибудь.

Иевлеву же занимали следующие вопросы: если это не простой мужик, не будет ли от полового контакта с ним какой-нибудь беды? Второй вопрос: есть ли у нее над ним хоть какая-то власть или только у него над ней?

Дальше идут научные вопросы: что у него внутри? Судя по тактильным ощущениям, тело совершенно такое же, как у обычного человека. Только очень сильное. Сперма выделяется нормально, даже очень бурно. Но характерного запаха спермы не чувствуется. Она не вытекает наружу, следов не оставляет. Можно в исследовательских целях попробовать орально, но неизвестно, как он к этому отнесется. И честно говоря, немного страшно. Потому что ранки над сосудами на запястьях и на щиколотках очень, правда, странные, а он прямо сказал, что имеет к этим ранкам отношение. Участковый говорит, что он – вампир.

Сам участковый, судя по всему, очень мной увлечен, или, проще говоря, у него на меня стоит, как столб. Вот над кем у меня точно есть власть.

Фельдшер перепуган ужасно. Значит, тоже верит. Все это складывается в картину очень и очень странную. Но, в конце концов, не вампир же он в самом деле? Я-то пока еще с ума не сошла. Вампиры – мертвые, а он совсем не мертвый, такой живой, что дай бог каждому. И вот еще очень странный, очень важный вопрос: куда он девается днем?

Она решила поговорить с участковым. Но разговор с ним в его кабинете, куда она пришла, начался довольно странно. Участковый запер за ней дверь, задернул шторы и предпринял самые решительные действия недвусмысленного характера. Иевлева отреагировала тоже довольно для себя неожиданно. Она сама расстегнула ему брюки и помогла рукой движению в нужном направлении. При этом в голове у нее мелькнула мысль о начинающейся нимфомании. Ее будоражила на этот раз мысль о своей бесконечной власти над этим человеком. Она раздела его полностью, посадила на кресло и, легко добившись повторного взвода, села на него сверху и с удовольствием исподтишка наблюдала, как он расплавляется от переполняющих его чувств и ощущений. В последний момент она закрыла ему рот своими губами, боясь, что он начнет громко стонать и кричать, чего она терпеть не могла.

После этого разговаривать про вампира как-то было неудобно, и она, приведя внешний вид в порядок, вышла без единого слова, как будто она только за этим всем сюда и приходила. Закрыла за собой дверь, оставив участкового в состоянии неописуемом.

«Ну хорошо, – думала Иевлева, – если мужчина – ветер, а я – парус, то куда плывет корабль? По-хорошему, надо отсюда быстро валить, а то запутывается это все как-то очень сильно. Но как уехать без ответов на мучающие вопросы?

Надо дождаться ночи, привести вампира к фельдшеру, взять на анализ кровь, после чего фельдшер упадет в обморок, заявится участковый, они с вампиром подерутся, медпункт или сгорит, или просто развалится, а я буду в самом центре событий.

Потом Брунько напишет балладу, и я стану героиней факультета. Что вообще со мной происходит? Кто-нибудь может мне объяснить, зачем мне участковый? И почему я стала поглядывать на лаборанта Валеру? Он, кстати, из себя очень ничего. Это что, аппетит приходит во время еды? Продолжая морскую тему, можно сказать, что я превращаюсь в канонерскую лодку, которая, приближаясь к мужчине, сразу открывает огонь на поражение. И зачем мне это нужно? Мужчина, по крайней мере, может делать отметки на стволе своего револьвера.

Да, но вот я иду в сельпо за вином для поэта, я иду по сельской улице, и мне кажется, я сейчас взлечу и полечу. Как Наташа Ростова, только еще лучше. Без всяких этих «почему» да «почему». А «потому»!»

Вдруг ей показалось, что она действительно слегка зависает в воздухе. Это было так невероятно восхитительно, что даже дыхание перехватило.

Когда стемнело, она вышла из общежития и пошла к реке. Она совершенно не удивилась, увидев, что он идет рядом. Она как будто могла угадывать его мысли и не сомневалась, что он может угадывать ее. И она тоже скорее угадывала, чем видела, что он улыбается в темноте.

– Чему ты улыбаешься? – спросила она.

– Участковый на жену весь вечер орет, – сообщил Фролов. – Говорит, она ему жизнь загубила. А она завтра к вашему начальству жаловаться пойдет. Нам, мол, в деревне такая помощь не нужна – чтобы чужих мужей с ума сводить.

– Немного обидно, что ты не злишься, – призналась Иевлева.

– Если я ночью тебя с кем застану, не обижайся! – сказал он. – А днем – меня нет, никто тебе не указчик. Ты с участковым как-то поговори – он на тебе жениться собрался!

– А почему это днем тебя нету? Куда это ты днем деваешься? – спросила Иевлева.

– Днем сплю! – ответил Фролов.

– А я днем живу, а ночью я сплю, – сказала Иевлева.

– Раньше так было. А теперь ты ночью живешь, а днем на ходу засыпаешь. Ты раньше меня боялась – теперь не боишься, – объяснил Фролов.

– А почему я должна тебя бояться? – удивилась Иевлева.

– Да ты сама понимаешь! – сказал Фролов.

– Нет, ты скажи! – настаивала Иевлева.

– Таких, как я, люди боятся, – заметил Фролов.

– Каких «таких»? – выпытывала Иевлева.

– Таких, которые по ночам ходят, – терпеливо объяснял Фролов. – И фельдшера ты до полусмерти напугала, он сидит пьяный – не спит, ждет, пока ты меня приведешь.

– Ты что, следишь за мной? – удивилась Иевлева.

– Да зачем за тобой следить – у тебя все на лице написано! – улыбнулся Фролов.

– У меня фельдшер на лице не написан, – заметила Иевлева.

– Ты что, правда хочешь меня в медпункт отвести и кровь на анализ взять? – спросил Фролов. – Ну, веди!

– Ну, пойдем! – позвала Иевлева.

– Сейчас пойдем, – сказал он, привлекая ее к себе.

Медпункт ночью был закрыт. Но фельдшер не спал. Сидел в палисаднике и пил плодово-ягодное вино. Вскочив, он от Иевлевой сначала попятился, но потом взял себя в руки.