– Здесь были большие бои, – некстати отозвался фельдшер.

– У меня к танкистам отношение особое. Со мной на войне случай был, – сказал Фролов участковому.

И он опять стал смотреть на значок. Иевлева взяла подставку с пробирками и, открыв холодильник, поставила ее туда. Потом сказала фельдшеру:

– Мы завтра за материалом придем с лаборантом. Перед завтраком.

Фельдшер кивнул. Фролов взял Иевлеву за руку и сказал:

– Мне идти пора. У меня еще дело есть.

– Куда ты ее тащишь? – спросил участковый.

– Ничего страшного, обо мне не беспокойтесь, – сказала Иевлева.

Участковый стоял в дверях, проход уступать явно не собирался.

– Нечего ее с собой тащить, – повторил он.

– Все в порядке, – сказала Иевлева.

– Я не c вами разговариваю, – вдруг оборвал ее участковый.

– Ты пойди с бабой своей поговори, – отозвался Фролов тоже довольно резко, – ты чего, не видишь, что ночь на дворе? Ночью спать положено. Ты днем будешь свои порядки устанавливать. А сейчас я здесь.

– А если я тебя задержу на трое суток? – спросил участковый.

– А за что? – Фролов удивился.

– Тебя всегда есть за что, – напрягся участковый.

– Не надо этого делать, – предупредил Фролов.

– Что, не нравится? – спросил участковый.

– Ты, участковый, такой же человек, как и мы все, ну, кроме меня, конечно. Зря ты думаешь, что мент – это что-то особенное, – заметил Фролов.

– Вот как ты заговорил? – участковый еще больше напрягся.

– Игорь, – закричал фельдшер участковому, – ты что делаешь, ты что, не понимаешь?

– Фролов, вы задержаны, – тоже крикнул участковый, – следуйте за мной.

– Ты свою силу призываешь? – сказал Фролов. – Твоя сила на меня не действует. У меня документов нет. Не хочешь от двери отойти? Ну, ладно.

Фролов и Иевлева, так же держась за руки, бросились к открытому окну и с такой нечеловеческой ловкостью выпрыгнули в него, что фельдшер опять закричал, а участковый стал белый, как стена. Живые люди так не прыгают. Выходит, она тоже?

– Ты за ними не беги, – попросил фельдшер.

– Да это бесполезно, – отозвался участковый.

– Ты не уходи, а то у меня давление повышенное. Я лекарство приму, а ты посиди хоть немного со мной. Вдруг надо будет в район звонить, – попросил фельдшер.

Участковый и сам видел, что фельдшеру плохо и оставить его в таком виде нельзя.

С подполковником Пушкаревым мне пришлось познакомиться в свое время, намного позже всех этих событий, когда он давно уже перестал быть подполковником и штаны у него были с лампасами. К событиям лета 1981 года он вернулся неохотно, но потом разговорился, я узнал, как он в первый раз увидел вампира.

…В беседке во дворе перед домом директора совхоза был накрыт стол. За столом сидели хозяин и его гость – подполковник. Жена хозяина Клава приходила время от времени из кухни, приносила только что приготовленное, присаживалась бочком. Разговор касался важных вопросов сотрудничества дивизии и совхоза, но подполковник прервал обсуждение насущных проблем и произнес за нее тост. Она раскраснелась и выпила водку не поморщившись.

Сбор огурцов закончился, но были еще помидоры, баклажаны, кабачки, яблоки в саду, подходили уже арбузы и дыни, работы было невпроворот. Местные бригады не справлялись, от университетских помощи – сами понимаете, нельзя сказать, чтоб совсем никакой помощи, но они люди городские – с них спрос невелик и потом – их мало.

С другой стороны, дивизия нуждается в свежих овощах, мясе, молоке, солдаты могут помочь, потому что план по мероприятиям в дивизии выполнен и выделить солдат можно. К тому же директор строил новый птичник, и помощь на стройке была ему тоже очень нужна.

Жены директора уже не было в беседке, она ушла в дом, поскольку гость и хозяин были уже на второй бутылке водки, пора было подавать горячее. Разговор о деле закончился, все было ясно.

– Да нет, Николаевич, – говорил подполковник, – я не то чтобы не воевал – я рассказать об этом не могу, не имею права, но в больших боях я, конечно, не участвовал, авиация меня не бомбила, но тоже видел кое-что.

– Ну его на хер, – сказал директор совхоза, – мне это снится до сих пор. Кто солдат в атаку на пулеметы не поднимал, тот просто не поймет, что это такое, как бы он ни пытался, он не поймет. Я тебе скажу, у меня лежат ордена в тумбочке, я их не надеваю, мне как-то стыдно, я сам не знаю чего. Есть тут у нас ветераны, из пиджаков иконостасы себе сделали, значков каких-то понацепили, медалей, после войны выданных. В школу ходят, лекции читают – я не против, но сам не пойду. Я все понимаю, но мне как-то неудобно. Мне жена тоже ордена на пиджак нацепила, я в них сфотографировался, с тех пор так пиджак в шкафу и висит, я его надеваю только на праздники по обязанности.

– Тебя государство наградило, – сказал подполковник. – Там за здорово живешь ордена не давали.

– Ты понимаешь, так много об этом говорят, – возразил директор, – получается, что оно вроде и правда, но какая-то не такая. У меня однажды от роты одиннадцать человек осталось, а мы не штрафники были. Обычная стрелковая рота. У Твардовского есть такие стихи: «Ликовать – нехвастливо в час победы самой…» Как-то мы хвастливо ликуем. Я, конечно, не могу осуждать людей, но эти ветераны с иконостасами… Наверное, я не прав. Ссорятся между собой, льготы себе выбивают. Я их не осуждаю. Я как вспомню, как мы дрались штыками, лопатками, ножами, лицом к лицу в траншеях, как мы убивали голыми руками, душили, как в нас стреляли в упор… Ты не пехота, ты такого не видел никогда. Вот как я после этого надену ордена и пойду по улице: смотрите на меня – я герой! Этого же все равно не расскажешь, что с нами было, ну что я буду ходить как елка, мне неудобно.

– Да в том-то и беда, Николаевич, что ты не наденешь, а другой наденет. Ты будешь молчать, а другой будет говорить, выпячивать грудь. И люди подумают, что это он – герой! И будут думать, что герой – это такой, как он. И будут ему подражать, у него учиться. А подражать они должны тебе, а не ему, и учиться они должны у тебя, а не у него.

– Честно сказать, подполковник, я сам не знаю, – сказал директор. – Вот, говорят, люди с возрастом мудреют и все понимают, а я чем старше становлюсь, тем меньше понимаю, только об этом сказать никому не могу. Давай, подполковник, выпьем за танковые войска.

У калитки стояла машина подполковника, на переднем сиденье солдат, откинув голову, спал. Он очень устал от длинного солдатского дня под палящим солнцем. Ему снилось, как уходит под капот автомобиля грунтовая дорога. Парню было не намного меньше лет, чем было директору, когда он делал то, о чем он рассказывал сейчас подполковнику. Солдат только в книжках читал, что такое бывает. Но, конечно, реально не представлял себе, потому что представить это невозможно.