тот родник, откуда, чудилось, проистекает все, что способно чаровать взоры; а если бы он уразумел все благородство ее сердца, всю доброту ее души, он был бы очарован еще более.

– Как зовут этого юного красавца? – спросила она.

– Госпожа, – ответил мессир Ивейн, – я ничего о нем не знаю. Догадываюсь только, что он из страны Галлии, такой у него говор.

И вот королева склоняется к юноше, берет его за руку и вопрошает, из какой страны он родом. Услыхав этот нежный голос, ощутив прикосновение этой руки к его руке, юноша вздрогнул, как будто внезапно пробужденный. Он уже не помнит, о чем его спросили, он не ищет ответа. Королева видит его смятение, причину которого, быть может, отчасти уже подозревает; но, чтобы немного привести его в чувство, она поднялась и, сама не особо заботясь о том, что говорит, проронила:

– Этот юнец, похоже, недалекого ума; или сдается мне, по меньшей мере, что он дурно воспитан.

– Госпожа, – возразил мессир Ивейн, – кто знает, вдруг ему не велено называть свое имя?

– Может быть и так, – сказала королева; и она удалилась в свои покои.

В час Вечерни мессир Ивейн проводил юношу к ней; они вместе спустились в сад, простершийся до берега моря. Чтобы туда попасть, надо было пройти большую залу, где покоился раненый рыцарь. В саду они нашли короля, баронов и тех, кому назавтра предстояло посвящение.

На обратном пути им снова пришлось пересечь большую залу. Язвы раненого рыцаря источали такое зловоние, что вблизи него все зажимали носы полами плащей и спешили поскорее выбраться вон.

– Отчего, – спросил юноша, – те, кто впереди нас, прикрывают себе носы?

– Это из-за одного тяжко изувеченного рыцаря, – ответил Ивейн, – чьи язвы смердят.

И он расказал, как этот рыцарь явился требовать того, на что никак невозможно было согласиться.

– Я бы не прочь увидеться с ним, – сказал юноша, – подойдем поближе.

– Сир, – спросил он его, – кто вас так изувечил?

– Один рыцарь, которого я убил.

– Почему вы не даете извлечь у вас железо?

– Потому что я еще не нашел никого настолько смелого, чтобы за это взяться.

– Не позволите ли мне попробовать?

– Разумеется, на тех условиях, что я оговаривал.

Юноша на миг задумался.

– Пойдемте, – сказал ему Ивейн, – не вам мечтать о подобных подвигах.

– Отчего же?

– Лучшие храбрецы двора отказались от этого, а кроме того, вы не рыцарь.

– Как! – воскликнул раненый, – разве он не рыцарь?

– Нет, но нынче же утром станет им; видите, он уже нарядился[62].

Юноша не проронил более ни слова и последовал за мессиром Ивейном, напоследок послав приветствие раненому рыцарю, а тот в свой черед пожелал, чтобы Бог дал ему стать человеком чести.

Столы было расставлены и скатерти расстелены; они сели за трапезу, а после нее мессир Ивейн вернулся с юношей домой. С наступлением ночи он отвел его в церковь, где тот бдел до рассвета. Затем мессир Ивейн, ни на миг его не покидавший, снова привел его в дом и уложил спать до самого часа великой мессы, которую ему надлежало прослушать вместе с королем. Ибо в торжественные дни Артур имел обыкновение присутствовать на божественной службе в самом высоком храме города. Прежде чем пойти туда, приготовили доспехи, которые королю предстояло раздать тем, кто примет посвящение. Возвратясь из церкви, Артур удостоил удара[63] каждого из них и принялся препоясывать мечами.

Но юноша, вместо того чтобы после мессы последовать за королем, как прочие, прошел в большую залу и сказал раненому рыцарю:

– Я готов дать ту клятву, которую вы просите, и попытаюсь избавить вас от железа.

И не дожидаясь ответа, он отворил окно, простер руку к церкви и на глазах у рыцаря поклялся мстить за него каждому, кто провозгласит, что превыше его любит того, кто его ранил.

– Благослови вас Бог, дорогой сир! – воскликнул раненый в порыве радости. – Вы можете вынуть мое железо.

Тогда юноша возложил руку на меч, вонзенный в голову рыцаря, и извлек его без усилий; затем взялся за оба древка и вынул их с той же легкостью.

Один слуга тут же помчался в залу, где король уже начал прилаживать мечи новоявленным рыцарям; он доложил мессиру Ивейну, как раненый был избавлен от железа. Не помня себя, мессир Ивейн вбежал в большую залу в то самое время, когда раненый приговаривал:

– Ах! добрый рыцарь, дай Бог тебе стать человеком чести!

– Как! – воскликнул мессир Ивейн, – это правда, что вы ему удалили железо?

– Разумеется; мог ли я не посочувствовать тому, кто так страдал?

– Вы поступили глупо, – ответил мессир Ивейн, – и никто вас за это не похвалит. Вы еще не знаете, что к чему, а беретесь за дело, от которого отступились самые отважные и именитые! Вы рветесь навстречу смерти, вместо того чтобы дождаться лучшего случая заставить говорить о себе.

Продолжая так бранить его, Ивейн привел его в опочивальню короля, и тот воскликнул, метнув суровый взгляд на Уриенова сына:

– Как вы допустили, чтобы этот отрок, отданный вам под опеку, поступил столь опрометчиво? Неужели вам не жаль видеть такого юнца перед лицом подобных опасностей?

– Ах, сир, – промолвил юноша, – мой малый возраст скорее уж говорит в мою пользу. Не лучше ли вам будет узнать о моей гибели, чем о гибели заслуженного рыцаря? Я еще ничего не совершил, так чего же я стою?

Король не ответил и поник головой. За ним и королева вздохнула украдкой, узнав о трудном подвиге, взятым на себя Юным Красавцем; сам же король посреди своих сожалений забыл, что еще не препоясал его мечом, как прочих новопосвященных.

XVIII

В день Святого Иоанна король Артур восседал под пологом у большого стола в окружении тех, кого посвятил накануне. Едва подали на стол, как в залу вошел рыцарь в полных доспехах, кроме шлема, с забралом[64], откинутым на плечо. Он подошел к королю:

– Сир, да сохранит Господь тебя и всех твоих ближних! Меня прислала моя госпожа, владелица Ноана, чтобы уведомить тебя, что король Нортумбрии объявил ей войну и осадил один из ее замков. Король этот требует исполнить некое обещание, якобы данное ему моей госпожой, о чем она ни малейшего понятия не имеет. Обе стороны положились на суд духовенства и рыцарей; те решили, что если король не отзовет своих притязаний, то пусть госпожа моя доверит защиту дела одному, двум или трем своим рыцарям против рыцарей Нортумбрии. Биться будут один на один, двое на двое или трое на