Как бы ему ни хотелось, организм не мог так быстро восстановиться. Он приложил немало усилий, чтобы прийти в нормальную форму, но, казалось, все было бессмысленно. Герман все еще чувствовал, что быстро слабеет и устает, время от времени его беспокоила головная боль, а сон оставался чутким, некрепким. Он мог по нескольку раз вставать среди ночи. В общем, Герман не замечал никаких изменений, и от этого сильно злился.

Помимо физического здоровья его беспокоило еще и психологическое состояние. Временами появлялась какая-то агрессия, которая быстро сменялась апатией. Или же появлялось желание скорее опустить руки, и от этого раздражительность только усиливалась. Он чувствовал себя слабым и бессильным. Мысль о том, что Ангелина думает так же, была просто мучительной. Он изо всех сил старался сохранять спокойствие в ее присутствии, но с каждым разом это давалось ему все труднее и труднее. День проходил за днем, но ничего не менялось. Так, по крайней мере, казалось Герману.

Но в этот день он все же постарался взять себя в руки и произвести на Ангелину хорошее впечатление. Ведь предстоял важный разговор, который обещал изменить их судьбы…

Сборы заняли больше времени, чем обычно. Многие вещи не подходили Герману по размеру, — он слишком исхудал. К сожалению, на то, чтобы обновить гардероб, у него не было ни времени, ни сил, ни средств. Все доходы и сбережения уходили на лечение и восстановление. К тому же Вера Петровна влезла в долги, и их нужно было возвращать.

Как хорошо, что в его гардеробе сохранился элегантный классический костюм, который он надел всего несколько раз, еще будучи студентом. Выглядел тот как новый и пришелся ему впору. Герман с удовлетворением оглядел себя в зеркале.

Оставались последние штрихи — прическа, обувь, цветы. И, конечно же, маленькая бархатная коробочка, которую он купил около года назад. Герман осторожно спрятал ее в потайной карман пиджака. Сегодня он снова попытается сделать Ангелине предложение, и надеялся, что в этот раз она все-таки согласится стать его женой.

Что касается Ангелины, она находилась в приподнятом настроении. Герман снова появится здесь, в этом зале, во втором ряду! Спустя столько времени! Его поддержка была для нее очень важна. Она тщательнее обычного готовилась к выступлению. Даже испорченное кем-то концертное платье показалось ей всего лишь пустяком.

В этот раз она исполняла партию Мими из оперы «Богема» Пуччини. Итальянский язык, как было сказано, она знала неплохо, поэтому смогла настолько хорошо вжиться в роль, что даже Герману стало немного беспокойно, — не навредят ли ее здоровью такие эмоциональные нагрузки?

— Ты не видел, как смутилась я, мой милый…

«Холодная ручонка, надо вам её согреть!..»

В этот миг ты мне дорог стал навеки…[3] — Она отчаянно схватилась за грудь, вся побледнела, задрожала. Ее возлюбленный Рудольф, которого играл Альберт, стоял, оцепенев. Он словно не понимал, что Мими умирает. Только голос, немного испуганный, немного растерянный, но не менее сильный и мощный, окутал зал:

— Мой Бог! Мими!

— Люблю… твоя навек…

Я руки… согрею… и… усну я… — все отчаяннее и отчаяннее звучал голос Ангелины. Она ухватилась за спинку стула. Казалось, ноги ее не держали. Обессиленная, она рухнула на маленький диван, сиротливо притаившийся в углу сцены. Альберт последовал за ней, встал позади, сжал ее хрупкие плечи. Несколько минут длилась эта мучительная сцена. В дуэте Ангелины и Альберта чувствовались непередаваемое взаимопонимание, энергетический контакт и гармоничность. Этой паре верили.

— Мими! Мими! — Он обошел диван, отчаянно вгляделся в безмятежное лицо, снова сжал ее бескровные руки. Сломленный, измученный. Все было кончено. Возлюбленная умерла… Под восторженные крики опустился занавес. Когда артисты вышли на поклон, зал бурно рукоплескал, а сцена была завалена цветами. Герман, с трудом опершись на костыли, поднялся вместе со всеми, несколько раз хлопнул в ладоши.

«Она невероятно талантлива, — подумал он. — О ней должны узнать все».

Ангелина светилась от счастья. Герман отметил, как сияли ее глаза, как дрожали уголки губ от удовольствия. Нетрудно было понять, что Ангелина жила сценой, дышала той удивительной атмосферой, которая царила в театре. Глядя на ее сияющее лицо, Герман не мог отделаться от мысли, что только мешает ей, что сбивает ее с творческого пути. Он предполагал, как она уставала, разрываясь между ним и театром, как отказывала себе в отдыхе — ведь почти все вечера она проводила с ним. Герман не слышал от нее ни жалоб, ни упреков, но то положение, в котором он оказался, сильно угнетало его. Он сжимал в руках букет хризантем и мечтал лишь об одном — чтобы она сказала «да». Чтобы она всегда была рядом. Он все ждал подходящего момента, чтобы сделать ей предложение.

Наконец, Ангелина ушла со сцены под громкие аплодисменты. Герман обещал подождать ее на улице, поэтому поспешно — насколько позволяли костыли — направился к выходу.

На улице он столкнулся с Альбертом. Тот с презрением оглядел его с головы до ног, остановил взгляд на пышном букете и ухмыльнулся. Герман сделал непринужденный вид и постарался смотреть в другую сторону. Но краем глаза он все же увидел, как Альберт докурил и выбросил окурок, затем направился в его сторону. Похоже, он решил с ним заговорить, и Герман не ждал ничего хорошего от этого разговора.

— Послушай, — обратился к нему Альберт, — я смотрю, что ты очень упорный малый, все за Ангелиной бегаешь.

Герман продолжал демонстративно смотреть в противоположную сторону.

— Только вот Ангелина тебе не по зубам, — продолжал Альберт. — Слишком хороша для такого, как ты.

Сколько яда было в его голосе! Некогда притягательная внешность казалась теперь какой-то зловещей: в черных глазах полыхал огонь ярости, а красивая линия губ выгнулась презрительной дугой. Герман продолжал упорно молчать, пытаясь сохранить спокойствие. Нужно было держать свои эмоции в узде, иначе могло произойти непоправимое. Каждое утро он боролся с депрессией и вспышками ярости, и сегодня приложил немало сил, чтобы взять эмоции под контроль. Герман старался не замечать неприятного собеседника. Судя по всему, его равнодушие сильно раздражало Альберта. Он нервно теребил воротник рубашки и все время глядел по сторонам.

— Слышишь меня? Оставь ее в покое!

Его взгляд выражал превосходство и жалость. Он, казалось, говорил: «Что с тебя взять?» Герман стиснул зубы. Так смотрели на него многие. Он все время стремился изменить мнение окружающих, хотел стать обычным человеком. Таким, каким был до комы. Но сейчас, в эту минуту, он вдруг осознал, что не стоит тратить на это свои силы. Главное, доказать самому себе, что способен на большее. И не принимать взгляды и слова людей так близко к сердцу.

Но прежде, чем к нему пришла эта мысль, из уст успели вылететь слова:

— А тебе какое дело?

Голос его был ровным и спокойным, но по телу пробежала нервная дрожь.