— Ты поэтому здесь, в Рывне? — спросила Крана.

— Тебе не нравится наш чудный город? — улыбнулся Рихард. — Но ты права. Здесь действительно дыра, но тут куда спокойнее, чем в столице. Убиваю навь, пишу отчеты, никому не мешаю…

— А если ты не пройдешь проверку? — спросила Карна. — То что? Ты можешь просто уволиться?

— Не бывает бывших ловцов, — ответил он и усмехнулся. — Не волнуйся, я пройду проверку. С твоим-то воспоминанием про чаепитие.

— Рихард, я не знала, что все так серьезно…

— Карна, — он протянул руку и пожал ее пальцы. — Ты сейчас белее чем чайник из твоего детства. Мне, конечно, льстит твое беспокойство…

Она сердито выдернула руку.

— Это обычное милосердие и сочувствие, — сказала она. — Я ведь будущая монахиня, забыл?

Он оперся на локти, сцепил пальцы и положил на них подбородок, глядя на Карну со снисходительным умилением.

— И не надо на меня так смотреть, — фыркнула она. — Хватит с тебя на сегодня воспоминаний.

— Эдмон — так звали твоего мужа? — спросил он.

— С чего ты взял? Так звали мою куклу.

— Дай угадаю, у него были зеленые глаза?

— Это не твое дело, Рихард, — ответила Карна. — Давай каждый из нас будет выполнять свою работу, а потом, когда ты пройдешь проверку, мы расстанемся, сохранив друг о друге теплые, насколько это возможно, воспоминания.

— Ты ведь и сама не хочешь уходить в монастырь, — заметил он, все так же не отрывая от нее взгляд.

— Если бы не хотела, то не согласилась бы на условия аббатисы, которые кажутся мне все более невыносимыми.

— Ты бы могла отправиться в другой монастырь. Кловерхолм — не единственное аббатство.

— Верно, но моя семья долгое время оказывала ему поддержку, и я думала, аббатиса Августина поймет…

— А она и поняла, — кивнул Рихард.

Полнотелая служанка, сама аппетитная как пирожок, появилась из кухни, прервав их беседу, сноровисто расставила тарелки с закусками, бутыль вина, бокалы и зажгла свечу.

— Чего желаете, господин ловец? — спросила она, улыбнувшись, но глядя при этом куда угодно, только не на него.

Рихард вопросительно посмотрел на Карну, но она покачала головой.

— Благодарю, мы ужинали, — ответил он.

Служанка кивнула и ушла назад на кухню.

— Ты красишь губы, — сказал Рихард. — Разве монашки так делают?

— Просто чтобы не потрескались на ветру, — ответила Карна. — У меня чувствительная кожа.

— Ты носишь украшения.

— А потом не буду.

— Ты с детства вбила в свою хорошенькую головку, что должна выйти замуж за Эдмона, и теперь не понимаешь, что тебе делать дальше.

Карна закатила глаза, взяла двумя пальцами поджаренный бутерброд с паштетом и осторожно его понюхала.

— Будто цирковую собачку забыли при переезде, но она продолжает прыгать через забор, хотя ни зрителей, ни дрессировщика нет, — продолжил Рихард. — Аплодисментов не будет. Цирк уехал. Никто не осудит, если ты продолжишь жить.

— Знаешь, что, — ответила Карна, положив бутерброд назад на тарелку, и Рихард улыбнулся и откинулся на спинку. — Для начала сотри со своего лица эту гаденькую всезнающую ухмылку. Вот так посмотришь на тебя — можешь ведь сойти за нормального человека. Может, даже вхожего в приличное общество. Конечно, не благородного происхождения, но, к примеру, разбогатевшего на спекуляциях. По крайней мере, ты умеешь обращаться со столовыми приборами.

— Спасибо, что заметила, — любезно ответил он.

— Но стоит тебе открыть рот — все пропало, — продолжила Карна. — Наглый, невоспитанный, эгоистичный... При встрече с аббатисой я открою ей глаза.

— И что же такого ты ей расскажешь? — поинтересовался Рихард.

— Да хоть про жмыха под кривым мостом. Он и вправду там сидит?

Рихард кивнул, взял бутерброд, забракованный Карной, и демонстративно запихнул себе в рот целиком.

— Отчего ты не убьешь его? — спросила она, глядя на него с легкой брезгливостью.

— Оттого, что мне за это никто не заплатит, — промычал он.

— Но ты ведь можешь?

— Конечно. Но я не благотворительная организация. И Августине о том известно.

— Тогда обсудим с ней твои налоговые махинации, — сказала Карна. — Вилмос Грох заплатил тебе двести шендеров. Интересно знать, сколько из них попадет в отчет.

— Часть денег была возвращенным долгом. Карточным. Это не декларируется.

— Врешь.

— Докажи.

— Тогда расскажу про твою аферу с собачкой, — прошептала Карна, склонившись над столом. — Ты лжец, Рихард.

— То ложь во благо, — ответил он и разлил по бокалам вино. — Попробуй вот эти грибочки в кляре. Тут, конечно, готовят не так вкусно, как тебя научили в институте благородных девиц, но тоже вполне съедобно.

Карна отвела глаза и взяла вилку.

Когда они вышли из таверны, Рихард взял ее руку и положил себе на локоть. Карна не стала возражать. Хоть он и обладал редким талантом выводить ее из себя, но надо отдать ему должное — опереться на него можно. Они молча шагали по узким улочкам Рывни, и Карна подумала, что в пеших прогулках по ночам есть определенное очарование. Воздух был свеж, луна — как фонарь, а звезды, рассыпанные по небу, сверкали бриллиантами чистой воды.

— Да, у Эдмона были зеленые глаза, — сказала она вдруг. — Мы с ним были помолвлены с детства. Но монастырь — это не бзик балованной девочки и не прихоть. Я правда любила его.

— Это не значит, что ты не сможешь полюбить кого-то еще, — ответил ловец.

На следующее утро, когда Карна только-только успела привести себя в порядок и спуститься вниз, за Рихардом прислали экипаж.

— Велено доставить господина ловца немедля, — сообщил плечистый усатый мужик, окинув гостиную цепким взглядом. На Карне он задержался, а вот от Греты быстро отвел глаза. И не диво: на ней было вчерашнее платье с эффектом рвоты.

— А ты кто такой? — поинтересовалась служанка, выходя вперед.

— Личный слуга госпожи Мирабеллы Свон, — ответил тот.

— Личный слуга, — задумчиво повторила Грета. — Вот служанка — понятно: причесать может, одеть, в ванной подсобить. А какие обязанности у личного слуги?

— Вы часто подсобляете ловцу в ванной? — не остался в долгу мужик. — Рихард Мор! — гаркнул он вдруг во все горло, обратив лицо к лестнице. — Велено передать, что ежели не явитесь немедля, последствия будут… — он умолк, нахмурился.

— Забыл, что ли, болезный? — заботливо спросила Грета. — Какими они будут? Ужасными? Катастрофическими? Невыносимо мучительно трагическими?