почесал Негодницу за ухом и посмотрел на ворота.

— Мне пора. Но я еще вернусь, ат, пожелать вам сладких снов. Не скучайте, мои золотые.

Он вышел, запер за собой дверь, проверил, не откроется ли, еще раз посмотрел через щелочку на своих свинок, вздохнул, отправил воздушный поцелуй и пошел к коровнику.

— Ат! — он заорал, пугая коров. — А ну! Громче мычим! Что вылупились, твари? Громче, я сказал!

Он кричал до тех пор, пока мычание не слилось в громкое протяжное «Му», заглушающее все прочие звуки на сотни метров вокруг.

Подождал. Убедился, что животные еще долго не успокоятся, и вышел из коровника.

Забежал за угол, огляделся и открыл дверь сарая.

Когда-то он планировал сделать из этого небольшого домика винный погреб, но после того, как отравился старым вином, забросил это дело и переоборудовал погребок сначала в сарай для инструмента, а после в свой офис, в бункер, в свою базу для жестоких экспериментов и нового грандиозного проекта.

Он еще раз осторожно огляделся. На всякий случай проверил, не следят ли за ним.

— Никого, — прошептал он.

На его ферму почти никогда не приезжали гости. Далеко. Неудобно добираться. И вообще, кроме дочери, никто не хотел с ним видеться, но он решил, что стоит лишний раз перестраховаться. Мало ли, вдруг его бесполезная новая жена припрется.

«Припрется якобы позвать ужинать, — думал он. — На самом деле, хитрая, просто хочет проверить, чем это я занят».

Или друг заскочит за новой пластинкой. Хотя это вряд ли. Он знал, что Толика арестовала полиция. Не знал, за какие проступки тот попался, но был уверен, что теперь Толика долго не выпустят.

Он зашел внутрь.

Скрипнула тяжелая металлическая дверь, которую он снаружи оббил гнилыми досками и тряпками, чтобы со стороны здание выглядело обветшалым и не привлекало лишнего внимания. В такой сарай даже самый жадный воришка не додумается заглянуть.

Он остановился.

Прислонился щекой к стене, замер и прислушался. Вроде бы ничего подозрительного. Лишь коровы надрывались, и где-то глубоко в груди колотилось его сердце.

— Ат, ат, хорошо…

Он выдохнул и открыл глаза.

Изнутри погреб был похож на бомбоубежище. Толстые кирпичные стены по бокам, низкий серый потолок, бетонные ступени, ведущие глубоко под землю. Надежный замок и широкий засов. Молоточек, похожий на те, что висят в общественном транспорте, с помощью которого при аварии следует разбить окно. Коробочка с набором костей для игры в домино, закрепленная на небольшой полочке, приваренной к поручню.

— Ат, точно все хорошо.

Тусклая лампа над головой освещала лишь несколько метров вниз.

Он задвинул засов, поправил молоток, постучал ботинками, чтобы сбить грязь с подошвы, достал фонарик и спустился.

Мычание коров стало тише. Из глубокого бункера их практически не было слышно.

— Привет. Это, ат, ат, я пришел, — сообщил он, нащупал на стене рубильник и включил свет.

Зажглись лампы четырех мощных прожекторов, висящих по одному в каждом углу, и комната осветилась ярче, чем операционная.

— Пришел сразу, как освободился.

Он откинул покрывало со стола, сдернул на пол несколько слоев одеял и шелковую простынь, под которыми лежала привязанная женщина.

Ее обнаженное тело покрылось мурашками. Девушка щурилась от яркого света и пыталась освободиться.

— Не дрожи. Сейчас, ат, ат, потерпи минуту, столик нагреется от прожекторов, и будет тепло.

Он наклонился и попытался согреть ее шею своим теплым дыханием.

Девушка расплакалась.

— Эй, ат, ат. Перестань. Чего ты извиваешься? Не хочешь, чтобы я помогал согреться? Хорошо, тогда лежи и жди. Мерзни дальше. Дура, просто хотел помочь.

Он отодвинул ширму, за которой стояло оборудование для звукозаписи, верстак и станок, подключенный к компьютеру.

— Включу, пусть загружается. Ат, ат, он у меня старичок, грузится по полгода.

Он нажал кнопку на системном блоке, компьютер загудел.

— Готово. Теперь можно и пообщаться, — он вернулся к женщине и повернул ее голову к себе. — Будешь дальше реветь или поговорим?

Женщина продолжила сопеть, но закивала, мол, развяжи. Закивала и попыталась успокоиться.

— Ну? Взяла себя в руки?

Она всхлипнула и еще раз кивнула.

— И-и-и оп, — он одним движением отклеил ленту с ее рта.

Женщина закричала.

— О… Ну вот… Ат, ат, а говорила, что взяла себя в руки. Врушка.

— Помогите! На помощь!

Он не обращал внимания на женщину. Спокойно распутал шнур и подвинул микрофонную стойку к пленнице.

— Спасите! Спасите меня! — кричала она в разные стороны.

— Можешь громче? — издевательски спросил он.

— Спасите-е-е!

— Да кричи, если хочется. Точно дура. Не видишь разве, я же совсем не против.

Он улыбнулся, подключил микрофон, установил его на стойке и поднес к лицу женщины.

— Проверка звука, — произнес он и постучал пальцем по микрофону.

— Помогите! Кто-нибудь! — произнесла она охрипшим голосом.

— Ты серьезно? Думаешь, если бы тебя могли услышать, я бы развязал тебе рот?

— Отпусти меня. Пожалуйста.

Он не ответил.

— Дима, умоляю… Отпусти. Отпусти, и я обещаю, что никому ничего не расскажу. Дима, я же…

— Ого. Дима? — он наклонился и посмотрел ей в глаза. — Ат, ат, Скворцова, ты меня удивляешь. Признаюсь, мне даже приятно, что ты меня помнишь.

— Дима, Димочка, конечно. Димочка, я тебя помню.

— Человеку всегда приятно, когда о нем помнят.

— Дима, зачем ты это делаешь?

— Хах. Скворцова, как и все мужчины… Ради любви. В этом мире все ради нее, проклятой.

— Ты меня изнасилуешь?

— Что? Ха-ха-ха. Нет, конечно. Я что, по-твоему, какой-то озабоченный псих? Или маньяк?

— Нет-нет, Димочка…

— Пойми, Маришка, все только ради любви.

— Поняла. Прошу. Умоляю, отпусти. Я все поняла. Я буду любить тебя сильно-сильно. Я уже люблю тебя, Дима, Димочка…

— Меня? Хах. Скворцова, не смеши.

— Я клянусь! Димочка, отпусти. Прошу! Клянусь, что никому ничего не расскажу! Я люблю…

— Э, нет, ат, ат, Маришка, так нельзя.

— Пожалуйста…

— Нет.

— Димоч…

— Сначала ты должна извиниться, ат, перед одним дорогим мне человеком. А потом… Потом, кстати, можешь и не обещать, я и так знаю, что ты никому, ат, ат, не расскажешь. Готова извиниться?

— Что? За что? Перед кем? Димочка, хорошо. Я готова, Димочка, только отпусти. Давай извинюсь. Дима, прости меня, пожалуйста. Прошу у тебя прощения за все.

— Не передо мной.

Он отошел к верстаку, взял щипцы.

— А перед кем? Димочка, я перед всеми извиняюсь. Зачем тебе ножницы и щипцы? Что ты задумал?

— Скворцова, сейчас ты скажешь в микрофон — Любовь Андреевна, простите меня.

— Что?

— Скажешь. И тогда я подумаю, можно ли тебя отпустить.

— Любовь Андреевна?

— Да.

— Кто это?

— Скворцова, ат, ат, не помнишь? Ты даже не помнишь?

— Нет, Дима, Димочка, прости.

— Остановись, мерзкая тварь! Не у меня! Не у меня надо