чем всех так держит, что они в рот ему смотрят. Мне показалось, его совсем не радует появившийся у вас интерес к делам в поместье, и он всячески уводил в сторону любую возможность для крестьян поделиться сведениями, помимо жалоб на жизнь. Во — вторых, мне очевидно, что пока рано проводить какие-либо реформы в масштабах всего владения. Лучше найти экспериментальную базу, что ли. Одну деревеньку. Можно самую бедную и малолюдную, где крестьяне уже ни на что хорошее не надеяться, а потому и терять им особо нечего из-за господских причуд. Вы обратили внимание на того мужика, кто единственный пытался сказать, но его взглядом затыкал толстяк? — Хенрик кивнул. — Он явно желал пообщаться, но ему не дали. Значит, надо говорить с ним без свидетелей. Он молод, остальные старше, да сидел он, можно сказать, на отшибе, скорее всего, чем-то отличился, раз его на обочину сдвинули. Вот к нему и стоит приглядеться. Как думаете, генерал?

Старший Вайс задумчиво вертел стакан с виски в руках молчал, а потом вызвал Ванду. Экономка пришла быстро.

— Что можешь рассказать о гостях, Ванда? Мы вот гадаем, что за толстяк у них главный и кто такой тот молодой крестьянин, что сидел рядом с Хенриком. Поможешь? Мне, честно, стыдно не знать своих подданных, но раньше я как-то и не задумывался об этом. Поэтому, надежда только на тебя.

Экономка понятливо кивнула и поведала, что дородный лидер — единственный мельник в округе, зажиточный и справный хозяин. А еще — ростовщик: к нему идут за деньгами со всего поместья, и большинство крестьян из бедноты — его давние и крепкие должники. При чем, они считают его благодетелем и слушаются почти беспрекословно. Он грамотный, сыновей тоже выучил, так и учет по деревням он со старостами ведет, и только после консультаций с мельником мужики передают собранное в замок. На мельнице у него порядок, но процент за помол дерет, не стесняясь, поскольку, нет у него на пять деревень конкурента, а иногда и с соседних земель к нему на поклон едут.

Вайсы сидели молча, но по лицам Аня видела, как поднимается в их сердцах гнев и досада. Первое — на творящееся у них под носом самоуправство мельника, явно не брезговавшего воспользоваться неведением хозяев замка о действительном положении дел на их землях. Второе — на себя за невнимательность и упущения в управлении поместьем, приведшим к такому факту.

— Почему ты никогда не говорила об этом? — задал генерал вопрос экономке, но сам же и ответил — Да, я же не спрашивал… Прости, Ванда. А почему мельница только одна?

Из дальнейшего монолога стало понятно, что мельнику Фредди Крюгеру (попаданка чуть не рассмеялась) либо ворожили боги, либо он сам помогал им в этом, потому что за последние тридцать лет ни одна мельница, которую строили в других деревнях, не простояла и года: горела, ломалась, трескались жернова, портилась мука и прочее. И только у Крюгеров все работало, как часы. Это еще больше повышало статус мельника в глазах местных, перед ним заискивали, старались не ссориться и всячески ублажать. Даже «шалости» сыновей прощались, а их было немало: чуть ли не все пригожие девки были «обласканы» их вниманием, особенно бедные.

— И все молчат? — возмутился Хенрик. — Почему никто не жалуется на эту семейку? Они вторыми господами себя ведут в нашем поместье, а мы ни о чем и не ведаем? Отец, так оставлять это дело нельзя! Да над нами смеяться должен этот Крюгер! Я завтра же поеду и разберусь! Каков наглец!

Генерал глянул на сына, и Хенрик вынужден был замолчать. Воронцова пока тоже не решалась говорить. Ванда продолжила:

— Герр Хенрик, они все боятся. Мельник — зло привычное, сжились как-то с ними. А к вам пойти жаловаться — это еще как обернется… Вы-то в замке, а они — рядом. То ли поверите, то ли нет. Пропавшие мельницы — пример в пользу Крюгеров. А девки…Берут их замуж и так, зато с приданым: откупается Фредди от порченных, а иные и сами лезут под его сынков в надежде на виру… — Ванда вздохнула. — Пару раз молодые парни били мельничат, да только потом жалели: Фредди отыгрывался на семьях, да так, что и сказать нечего было, все вроде как и по делу. Хитрый он, Фредди, подлый, его просто так не возьмешь. На всех, почитай, у него управа есть, кто не без греха-то? Вот и сидят тишком… А Эрих Вульф… Он — единственный, с кем Крюгеры не связываются, да и живет в лесной деревне, там плохо растет зерно, больше охотой да огородом на жизнь зарабатывают, поэтому с мельником он не встречается, а сынки Эриха и вовсе стороной обходят. Да только Эрих-то тоже не лезет, знает натуру мельника получше других. Его жену младший Крюгер себе в хозяйки приглядел, а та отказалась и за Эриха быстро вышла. Попытался младшенький помешать, но что-то произошло, с тех пор и не трогают они друг друга, но и дружбы нет. Эрих в Лесном, пожалуй, самый молодой да рукастый, остальные — так, ни о чем, и стариков больше. Помогает он всем в деревне, мало что сам овдовел недавно и детей трое. Темное там дело с его покойной женой. Но Эрих — мужик хороший, правильный. И видать, есть ему, что сказать, но мельник не дал, видела за столом. Детьми, скорее, держит, я думаю.

— И как ты считаешь, стоит с ним поговорить наедине? Будет ли толк? — спросил генерал.

— Без свидетелей — можно и нужно, Эрих толковый, работящий, ему детей поднимать одному тяжко, поэтому за любую возможность хватается. Он вообще от других с малолетства отличался, ко мне прибегал раньше, просил грамоте научить, про огород спрашивал. Да много ли я могла, за делами-то его обучить? Он любопытный был, и в конюшню, и в кузню, и в прачечную совался, но не с проказами, а смотрел внимательно, вроде как изучал. Его никто не гонял, серьезный он всегда был. Думаю, он вам поможет ради детей и деревни.

Вайсы переглянулись, Анна Николаевна покачала головой одобрительно.

— С него стоит начать, мне кажется. На праздник съездить. Отвезти в деревню подарки и гостинцы детям, старикам. Такое принято на Рождество, Ванда? — та кивнула. — Ну, вот и повод будет пообщаться без особого внимания. И тогда уже делать выводы на будущее. Ванда, какие подарки принято на праздник дарить?

Женщины ушли, а мужчины остались вечерять со своими мыслями, думами и планами.