Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Говори, Митрич, не томи! — Кушнер раскраснелся, глаза его просто сверкали от предвкушения.
— Ты, Лева, кого угодно разговоришь без стакана! — отпустив руль, Митрич потряс руками. — Короче, жил у нас в Ненастьево один помещик. Не, не так! Ненастьево принадлежало семье Пажинских. Жили-то они чуть дальше, поместье особняком стояло. Род их закончился в революцию, сами понимаете. Да роду-то этого было всего два человека — сам, значит, Пажинский, и мать его — вдовица Аглая. Баба она была лютая. Сейчас бы сказали, что у нее болезнь какая-то психическая — дюже жадная была, все под себя гребла, очень золото любила. А сыну своему ни воли, ни свободы не давала. Тому бы по миру помотаться при их зажиточности: отучиться, жениться, детей народить, а она ни в какую. Сиди, мол, при мне и на хозяйстве, значит. Торговали они лесом и зверем. А как мимо них тракт построили, то стали избы держать, чтобы ночевки для арестованных и сопровождающих устраивать. Народ разный на каторгу шел. Больше, конечно, тех было, кто пешком лапти в грязи терял. Но были и такие, кого в телеге с пожитками везли. И к таким конвойские, можно сказать, с уважением относились.
— Ой, ну сейчас то же самое, в принципе, — поддакнул Костров. — Посмотрите, как в тюрьмах живут некоторые — им даже еду из ресторанов привозят.
— Да-да, я слышала! — кивнула Алла. — Оказывается, в России так всегда было?
— Можно подумать, только в России, — пробурчал Сайганов.
— Ну вот… — продолжил Митрич. — Стали, значит, этапы через них гнать. А народ-то пропадать вдруг вздумал. И ведь понятно, что бежали… А вот куда здесь бежать, коли ты леса не знаешь? Прямиком в болота и попадешь.
— Так зачем же тогда? — нахмурился Кушнер.
— Вот и я думаю, зачем… Говорили, что без Пажинских тут не обошлось, что, мол, старуха, чтобы богатства-то свои множить, в жертву людей приносила.
— О господи… — перекрестилась Алла.
— А еще, что это лесной дух арестантов забирает, а болотная кикимора путает да к нему ведет… Потом, позже, судачили, что видели в том лесу…
— Дракона? — воскликнула Полина.
— Тю, артистка! Какие здесь драконы? Нет. Видели то ли тень, то ли призрак.
— Ох ты ж, — всплеснула руками Алла. — Призрак кого?
— Правильный вопрос, — поднял палец Митрич. — Вроде как женский…
— Пажинской что ли? А что с ней случилось, не пойму? — не отставала Алла.
— Исчезла старая помещица со всем своим богатством. В одну ночь. Была и… сгинула.
— А сын? — донеслось сзади. Мара поднялась и подалась вперед, и глаза ее были распахнуты и полны страха.
— Убили сына-то. Да тут такое началось! — Митрич выпрямился и стал похож на профессора, читающего лекцию. — Весь привычный порядок коту под хвост спустили. А что вы хотели — революция! Народ взбунтовался. Вот под Устюгом имение одно было. Так там крестьяне своего барина с семьей, а у него, между прочим, детей восемь душ было…
— Убили?! — выдохнула Алла, приложив к губам ладонь.
— Не перебивай! — зашипел на нее Геннадий Викторович.
— Наоборот, — продолжил Митрич, — помогли выбраться. Ажно до Карелии сопровождали, а там в Финляндию на лодке сплавили. Без барахлишка, токмо с тем, что на себе. Живыми бы остаться…
— Хорошие, получается, люди были, добрые… — выдохнула Алла.
— Да хрен их знает, может и так. А может привычка какая у людей к ним была. У нас ведь в России как? Без царя-батюшки сплошной разброд и шатание.
— И ведь не поспоришь, — хохотнул Костров.
— Пажинская исчезла, а сына ее то ли застрелили, то ли закололи. Это надо в музее краеведческом узнавать — там у них вся история прописана мелкими буквами. Может, и про них что есть. В революцию и в войну народу помирало много, кто их считал. Да и пропадало тоже. А сейчас? Прутся в леса, ничего не боятся — ни лешего, ни призраков, ни зверя дикого.
— Вы серьезно? — мотнул головой Кушнер. — Леший? Призрак? Двадцать первый век…
— Это у вас в Москве двадцать первый, а у нас… — отмахнулся Митрич. — Уж и таблички повесили, чтобы не ходили, а народ все приключения на свою задницу ищет.
— Находят? Пропавших-то? — спросил Костров.
— Ну так я за статистикой не слежу. Это вам к Николаю. Да толку-то? Его дед в тех же болотах сгинул. А ведь местный был, лес знал, как свои пять пальцев.
18
Автобус притормозил перед въездом на крепкий деревянный мост, а затем на небольшой скорости двинулся вперед. Все развернулись к окнам, разглядывая темную воду. Русло реки было широким и извилистым, с каменными порогами, где как раз и было лучше всего видно, какая мощная сила руководит течением. Берега, заросшие ракитником, кое-где уходили резко вверх, оголяя переплетенные корни старых ив и берез, отчего казалось, что именно эти корни и держат еще берега, сопротивляясь своенравной северной реке.
Чертову гору можно было заметить издалека, но они настолько увлеклись рассказом Митрича, что спроси их о цели поездки, не сразу, пожалуй, и ответили бы… Что в этом рассказе было правдой, а что ложью, было неведомо, но отголоски прошлого, особенно такие мрачные, свое действие оказали на каждого.
— Вы верите, что в лесу могут быть духи и привидения? — тихо спросила у Сайганова Полина.
— Верю, — неожиданно спокойно ответил тот.
Полина ждала, что колдун опять начнет насмехаться или говорить разные вещи, пытаясь вывести ее из себя, но этого не происходило. Он лишь задумчиво покусывал ноготь большого пальца, хмурил красиво очерченные брови без какой-либо иронии или язвительности. Казалось, он действительно был чем-то озабочен, и Полина с трудом сдерживалась, чтобы не продолжить расспросы, хоть и понимала, что ничего конкретного Сайганов ей не скажет. А вот Николай бы мог…
Она с удивлением вдруг осознала, что при мысли об участковом, на ее губах ожила улыбка, а в груди потеплело. Так бывает, когда, торопишься на встречу с тем, о ком давно скучал в разлуке. Ты начинаешь выискивать глазами своего визави и испытываешь радостное волнение в предвкушении скорых объятий. В каждом прохожем тебе мерещится знакомое лицо. Ты вздрагиваешь, понимая, что ошибся, и отводишь взгляд в сторону, продолжая улыбаться до мышечной боли в щеках. Ощущение, что Николай был ей знаком, не проходило. Но при этом Полина никак не могла вспомнить, откуда она его знала. Дед его был из Ненастьева, что, разумеется, сужало границы поиска, но не объясняло ровным счетом
