– Ты понимаешь, что натворил? – крикнула я. – Понимаешь, что наделал? Не желаю тебя больше видеть!

Он плакал и плакал, так громко и безутешно, что, казалось, вот-вот его разорвет на кусочки. Наконец я опустилась перед ним на колени и обняла.

– Прости, – прошептала я. – Прости, мой хороший.

Я сидела, обнимая его дрожащее тело, и корила себя за то, что ударила его, и за те слова, что выкрикнула в злобе. Они звенели в ушах, это было невыносимо. Вдруг я встала и бросилась к флагу. Я принялась рвать его, ногтями и зубами, хотела оторвать его от мачты. А когда это мне удалось, швырнула его с обрыва. И мачту следом. Потом я снова присела рядом с малышом и обняла его за плечи. Я посмотрела ему в глаза:

– Послушай меня, я тебя не оставлю. Обещаю, я о тебе позабочусь. Словно ты мой родной братик.

После того как я ударила малыша, угрызения совести мучили меня днем и ночью. Не могу я его оставить! Как его бросить, если я пообещала о нем заботиться?

Но как мне спасти Мики и в то же время не оставить малыша? О том, чтобы взять его с собой, не могло быть и речи. А если то, о чем рассказывал лысый, правда? Если и впрямь в поселках есть доктора, которые спят и видят, как бы только заспиртовать русалку, чтобы потом отрезать от нее по кусочку для своих экспериментов? Нет, слишком опасно брать с собой малыша в Портбург.

Я не знала, как поступить. Как выбрать между двумя маленькими живыми существами, которые оба нуждались во мне? Решения не было.

Так мне, по крайней мере, казалось. Но одно решение все-таки пришло, причем очевидное и в то же время не очень приятное. Оно появилось из моря однажды ночью, когда луна блестела на небе, словно монета, и сияли тысячи звезд. Вдалеке трещал айсберг, весь мир, казалось, был в тревоге.

Я лежала, скрючившись, в гнезде из морской травы и веток. За последние дни похолодало градусов на десять, и мы реже выходили наружу. В надежном тепле, которое дарила пещера, хорошо спалось.

Вдруг меня разбудил чей-то крик. Он доносился издалека, поначалу я даже решила, что мне послышалось. Но, обшарив гнездо, обнаружила, что малыш пропал. Я села и прислушалась к звукам, долетавшим со стороны входа в грот. Вот он снова закричал. Что он делает там посреди ночи?

Я встала и решила пойти посмотреть, что стряслось. Но тут услышала то, что заставило меня застыть на месте: кричал не только малыш – там на берегу был кто-то еще. Кто-то приплыл, выбрался на берег на нашем острове и отыскал малыша.

Я бросилась к выходу, но споткнулась и упала, уткнувшись носом в вонючие пустые раковины. И тут снова раздался этот крик. От него у меня мурашки побежали по спине. Это был низкий раздраженный мужской голос. Малыш кричал и кричал, а мужской голос отвечал ему. Мне показалось, что я вот-вот лишусь чувств от страха.

А что если тот, кто приплыл на остров, тоже знаком с докторами из поселков? Вдруг он увезет малыша и продаст им? Ну уж нет, этому не бывать!

Я вскочила и снова побежала. Во мне росло недоброе предчувствие, ноги стали как ватные и едва меня слушались.

Добравшись до выхода из грота, я остановилась. Мне потребовалось несколько секунд осознать, что именно я увидела в свете луны и звезд на берегу. В полосе прибоя не было лодки. И человека тоже не было. Нет, тот, с кем перекрикивался малыш, выглядел совсем иначе.

Огромное существо, мясистое и бесформенное, с грудями, здоровенными, как мешки. У нее были длинные растрепанные волосы, бледное лицо, мощный подбородок и маленький нос. Раздвоенный хвост молотил по земле, взметая снег и ледяную крошку.

Малыш наскакивал на нее раз за разом, бодал, кусал и тыкался в ее большой живот. Он попытался залезть на нее, чтобы устроиться в ее объятиях, и она подняла его огромными ручищами, кожа на которых тряслась от жира. Малыш потрогал щеки и нос и снова принялся кусать ее – всюду, куда мог дотянуться. Он кричал и кричал. Теперь я поняла: он радовался. Звуки, вылетавшие из маленького толстого горла, не были воплями отчаяния. А когда эта огромная туша кричала ему что-то в ответ, она не злилась: просто у нее был такой голос. У мамы малыша.

Я стояла поодаль и смотрела на них. Как они смеялись и обнимались. Несмотря на трескучий мороз, снег под русалкой начал таять – такая она была теплая.

– На-наа! – повторял малыш снова и снова. Под конец мне стало так плохо от этих его криков, что я зажала уши руками. Я ненавидела ее. Ненавидела то, что она вернулась, что он теперь сосет ее волосы, а не мои. Где же она так долго пропадала? Неужели не понимала, что малыш с ума бы сошел от одиночества, если бы не я?

Отколупнув по дороге камень, примерзший к земле, я решительно направилась к тем двоим.

– Хочешь, поиграем? – позвала я малыша. – Посмотри, что у меня есть!

Я швырнула камень в воду, но малыш не бросился за ним. Он лишь посмотрел на меня глазами-щелочками и уткнулся лбом в мамашину грудь.

Русалка заслонила собой малыша и издала ужасный рык. Она так мотнула головой, что воротник из жира заколыхался у нее на шее. Она была противная и страшная и весила сто кило, не меньше. Она перевернулась на живот и, приподнявшись, стала надвигаться на меня, брызжа слюной от злобы.

– Я же дружила с малышом! – крикнула я. – Отстань от меня!

Русалка подползла еще ближе и сделала выпад, словно хотела сбить меня с ног. Я поняла, что она напугана и разговаривать с ней бесполезно.

Я быстро отступила, хотела повернуться и убежать, но споткнулась. Тут-то она и набросилась на меня. Из ее рта противно пахло мидиями и нечищеными зубами. Вцепившись в мою куртку, она грозно фыркала и толкала меня, словно проверяя, могу ли я оказать сопротивление.

Но тут она услыхала всплеск за спиной и оглянулась. Это малыш наконец-то решил нырнуть за камнем. Мамаша быстро ринулась в воду, видно, боялась потерять его снова. Через пару секунд она была уже с ним рядом. Крепко схватив сына за руку, она поплыла назад. Выбравшись на берег, русалка усадила его к себе на колени и обняла. Она гладила его мокрую голову, нюхала волосы. На меня ей было уже наплевать. И малышу, судя по всему, тоже.

Если я буду держаться в сторонке, может, они и позволят мне остаться жить в гроте? Устрою себе отдельную лежанку, а они пусть располагаются в гнезде.

Однако мамаша явно считала, что грот принадлежит только им. Я ей там ни к чему. Если она меня выгонит, я замерзну. Неужели малыш этого не понимает?

Но мне не пришлось бороться за место в гроте. Когда мамаша и малыш намиловались вдоволь: наобнимались, насмеялись и нащипались, – русалка снова перевернулась на живот. Она забросила малыша на спину, и тот с радостными воплями вцепился в ее волосы. Он обернулся на миг и посмотрел на меня. Таким счастливым я его никогда не видела. Русалка оперлась ладонями о заледеневшую землю и устремилась к воде. Один удар хвоста – и они исчезли.