– А может, просто каждый из вас бредет своим окольным путем.

– Может, и так.

– Как ты считаешь, есть надежда, что вы где-то пересечетесь и опять будете вместе?

Она только улыбнулась, потупила взгляд и еле заметно покачала головой. Как это понимать, мне было невдомек. «Я уже не надеюсь»? Или «Без толку об этом думать»?

– А тебе еще снится ледяная луна? – поинтересовался я.

Она будто бы отпрянула, подняла взгляд и посмотрела на меня. И тут же по ее лицу растеклась улыбка. Очень мягкая, неспешная и задушевно-неподдельная.

– Ты помнишь даже про тот сон?

– Почему-то помню очень отчетливо.

– Хоть он и чужой?

– Сны, если очень нужно, можно брать напрокат. Точно тебе говорю.

«Нет, я определенно злоупотребляю метафорами».

– Какая чудесная мысль! – воскликнула Эрика. Улыбка не сходила с ее лица.

Кто-то окликнул ее. Похоже, ей было пора вернуться к работе.

– Я больше не вижу тот сон, – напоследок сказала она, – но помню его явственно, будто смотрела только вчера. Все его детали, свое настроение. Такое не забывается. Пожалуй, никогда.

И посмотрела через плечо куда-то вдаль. Будто искала на ночном небе ледяную луну. Затем повернулась и быстрым шагом куда-то ушла. Вполне вероятно, в туалетную комнату – поправить макияж.

Стоит мне за рулем или где-то еще услышать первые аккорды «Yesterday», и в памяти неожиданно всплывает чудной текст, который Китару распевал, сидя в ванне. И я жалею, что не записал тогда эти его слова. Уж больно странным вышел текст. Какое-то время я даже помнил наизусть, затем местами подзабыл, и вскоре он улетучился почти весь. Могу припомнить лишь отдельные отрывки, и то не уверен, что Китару пел именно так. Ведь памяти свойственно непременно их заменять.

Когда мне было двадцать… когда мне было двадцать или около того, я много раз пытался завести дневник, но из этого толком ничего не вышло. Тогда вокруг одно за другим происходили самые разные события, за которыми я едва поспевал, и у меня попросту не было времени, чтобы остановиться и все подробно записать. К тому же большинство из них не тянуло на то, чтобы «непременно лечь под перо». Меня едва-едва хватало, чтобы в потоке мощного попутного ветра осмотреться по сторонам, перевести дух и двигаться дальше.

Но я на удивление прекрасно помню все, что было связано с Китару. Наша дружба длилась считаные месяцы, но каждый раз, когда из динамиков радио до меня доносится мелодия «Yesterday», в памяти воскресают самые разные сцены и диалоги, с ним связанные. Наши длительные беседы в ванной у него дома на Дэнъэн-Тёфу: о проблемах в нападении команды «Хансин Тайгерз»; о том, какие неудобства несет с собой секс; о никчемности предэкзаменационных занятий; об истории образования и становления начальной школы Дэнъэн-Тёфу района Оота, о предполагаемой разнице между одэном и канто-яки[19]. Беседы об эмоциональной глубине лексики кансайского диалекта. Мое странное единственное свидание с Эрикой Курия, навязанное мне Китару. О признании Эрики, когда мы сидели друг напротив друга за столиком со свечой в итальянском ресторане. В такие минуты все эти события ощущаются так, будто они произошли буквально вчера. Так музыка порой оказывает настолько выверенное воздействие, что явственно воскрешает память, иногда – до боли в груди.

Однако если оглянуться и попытаться вспомнить ту пору, когда мне было двадцать… что я могу припомнить? Лишь то, что я повсюду один и безмерно одинок. У меня не было подруги, способной согреть мое сердце и тело. У меня не было друга, с которым я мог бы поговорить по душам. Что ни день, я не знал, как мне быть, не имел никакого представления о будущем. Чего ни коснись, я затворялся в себе, порой ни с кем не разговаривал по целой неделе. Такая жизнь продлилась примерно год. То был очень долгий год. Не знаю, стала ли та пора для меня суровой зимой, что оставила внутри важные годовые кольца?

Мне кажется, в ту пору я почти каждый вечер смотрел через круглый иллюминатор на ледяную луну. Прозрачную, натвердо замерзшую луну толщиной двадцать сантиметров. Вот только рядом со мной никого не было. И я смотрел на нее – красивую и холодную – в одиночестве, не зная, с кем бы поделиться этим.

Надеюсь, в Денвере – или в каком-то другом далеком городе – Китару живет счастливо. А если он и не счастлив, то пусть хотя бы проведет сегодняшний день безбедно и в здравии. Потому что какой сон мы увидим завтра, не знает никто.

Бывают на свете люди настолько непреклонные и безучастные к себе, что вообще не смогли бы существовать, не выстраивай они свою жизнь удивительно изощренно. Таких совсем немного, хотя нет-нет да заприметишь где-нибудь в толпе. Врач Токай – один из них.

Чтобы вписываться со своим (раз уж зашла о нем речь) прямым характером в окружающий искривленный мир, они вынуждены так или иначе подстраиваться и в целом даже не замечают, до чего часто применяют эти навыки самонастройки в повседневной жизни. Они просто позволяют себе делать что душе угодно – и при этом глубоко убеждены в собственной порядочности и прямодушии. И однажды в лучах особенного, откуда-то проглянувшего света замечают искусственность – или же неестественность – собственных поступков, что порой оборачивается нестерпимым горем, а иногда – веселой комедией. Некоторым счастливцам (если их так можно назвать) за всю их жизнь вовсе не перепадает чудесного света. Но полно и тех, кто видел свет, но ничего при этом не ощутил…

Итак, история об этом человеке. Многое услышал из его уст, кое-чем поделились его близкие, а потому – заслуживающие доверия люди. Добавил я и собственные догадки, основанные на тех его поступках, какие мне довелось наблюдать в последнее время, – как мягкий слой шпаклевки между кирпичиками реальных событий. В общем, хочу отметить, что на одних только чистых, без примеси объективных фактах портрет вряд ли удался бы. Поэтому как автор я бы не рекомендовал вам – моим читателям – использовать написанное здесь в качестве, скажем, улики на суде или компромата при торговой сделке (хотя понятия не имею, что это была бы за сделка).

Но если вы, не поворачиваясь, отступите (только сперва проверьте, что за спиной нет обрыва) и рассмотрите портрет с удобного расстояния, наверняка поймете: мелкие штрихи в чертах характера – не существенны. И тогда, пожалуй, перед вами возникнет (по крайней мере, автор на это надеется) объемный и четко различимый образ персонажа – доктора Токая. Он, как бы это сказать, не такой человек, чтобы дать вам изрядный повод ошибиться в себе.