Когда он вновь начал видеть и чувствовать, ничего уже не болело. Видно пробыл без памяти достаточно долго, чтобы исцелиться.

– Так, так, – прозвучал с высоты знакомый голос, – наш Паучок крепче, чем я думал. Мне, признаюсь, показалось, что почтенный Оржелис перестарался. Ведь сказано же было – обухом, а дедуля саданул острием. Видно, хотел, чтоб сразу и наверняка. Он, понимаешь ли, Паук, очень недоволен тем, что перестал быть конунгом.

Нет, это, конечно, не Орнольф, хотя голос похож, почти не отличить. Это Дигр. Но как он попал в дом?!.. Ох, совсем голова не соображает. Если уж отец взялся за топор, чтобы убить сына, то и чужака, наверное, впустил он же.

Золотые браслеты и гривна-ошейник казались ледяными. Золото, оно всегда так, обжигает холодом или раскаленным металлом, его ни с чем не спутать. Альгирдас прислушался к токам цуу в себе – как и ожидал, не почувствовал ничего. Проклятый металл вытянул все до капельки. И самому от оков не избавиться, вся его сила сейчас в них, а сам с собой он и в хорошие-то дни не рискнул бы потягаться.

Дигр, кажется, нагнулся над ним. И тут же Альгирдас бросил тело вверх, ударил обеими руками, тяжелыми браслетами прямо в ненавистное лицо. Рыжеволосая голова мотнулась назад, но Паук не услышал ожидаемого хруста шейных позвонков. Зато короткий вскрик Эльне обжег, как удар плетью.

Эльне, его жена, его маленькая Ланька, без чувств висела на руках у двух крепких молодцев.

– Прежде, чем я накажу тебя в первый раз, – как ни в чем не бывало произнес Дигр, – лучше бы тебе запомнить, что я тоже учился чародейству. И раньше, чем причинишь мне хоть какой-то вред, ты, Паук, убьешь свою любимую Эльне. Нашу любимую Эльне. И, кстати, детеныша тоже. Как ты назвал маленького выродка? В честь наставника Сина, я слышал. Почтительность, достойная одобрения. Надеюсь, он доволен?

– О чем ты думаешь, Хрольф? – осторожно, чтобы не рассердить, спросил Альгирдас. – Братья бывают здесь по несколько раз в месяц. Тебя убьют, как только увидят. Уходи, пока можешь. Уходи, и я не вспомню о том, что ты сделал… – тонкая ниточка паутины коснулась разума Дигра.

И Альгирдас охнул от отдачи, такой болезненной, что даже не заметил боли в носу, хрустнувшем под кулаком дана.

– Ты дурак, Паучок, – заметил тот с сожалением, – мне казалось, что ты умнее. Вставай, вставай, не пачкай мне сапоги. Ну, подумай, малыш, у меня ведь было три года на то, чтобы все подготовить и обдумать. Разве не ты самый могущественный чародей Гвинн Брэйрэ? А у меня теперь вся твоя сила. Ты сделал так, чтобы никакой враг не нашел твоего дома, а я сделал так, что его не найдет никто из твоих братьев. И забудь ты про паутину, это мой добрый тебе совет. Ну, вроде бы, мы все обсудили, – Дигр оглянулся на Эльне, досадливо покачал головой, – не жаль губить такую красоту? Ладно, это обсудим позже. Я говорил, что накажу тебя? Пожалуйста, Паук, прими это как лекарство, которое пойдет тебе же на пользу.

Снова шепот безумной ночи.

Снова мрак непроглядной тьмы.

Где-то молния. Где-то грохочет.

Где-то там погибаем мы.

Стон. Глухие удары сердца.

По земле тонкой струйкой кровь.

Навсегда затихает скерцо.

Плачет скрипка. О нас. Про любовь.

Спазм. Ошибка. Грехи. Расплата.

Зов в ночи и беззвучный крик.

Подпись кровью. Контракт. Не свято…

Позабыть. Не жалеть. Ни на миг.

У спокойствия сладкая горечь…

Горизонт красит светом заря.

Где-то там – ты глаза откроешь,

Где-то здесь – проклят Богом я.

The Phantom

Месяц – это слишком много. Но боги создали человека сильным, боги жестоки, и они хотят, чтобы люди жили, несмотря ни на что. Поэтому человек не может умереть от позора. И от пыток умирает не сразу. Бывают такие, кто умирает от страха, но они не становятся князьями… и никто не берет в заложники их семьи.

Альгирдас жил. Несмотря ни на что.

Сначала, когда сомкнулись на нем золотые оковы, он мечтал умереть. Ведь Дигр пришел за Эльне, и после его смерти сможет взять ее в жены. Получит то, чего хочет. Перестанет причинять ей боль. И пощадит маленького Наривиласа. Стать Старейшим, настоящим Старейшим, кровь от крови этой земли, он никогда не сможет, но сможет править здесь от имени Наривиласа. Он хочет забрать себе все, и раз уж иначе не получается, надо дать ему такую возможность. А для этого нужно умереть.

Спасти семью… и себя спасти. От бесконечного унижения, похожего на затянувшуюся, мучительную смерть.

А Дигр знал, чувствовал каждую попытку самоубийства. И приходил, улыбаясь, посмотреть, что на этот раз задумал его пленник. И продолжал улыбаться, пока его люди выбивали из Паука остатки вольнолюбия. Альгирдаса пороли на конюшне, как раба, и тогда это еще казалось унизительным. Потом… потом он, кажется, привык. Или нет? Трудно сказать. Чувство стыда стало постоянным, таким же, как страх.

– И долго ты собираешься искать смерти? – спросил Дигр после очередного наказания, глядя, как Паук, отвязанный от скамьи, пытается приподняться на трясущихся руках.

Рот был полон крови, и Альгирдас не сразу сумел ответить. Впрочем, ответа от него и не ждали.

– Надоело бояться? – в голосе Дигра проглянуло что-то похожее на сочувствие.

– Я не боюсь тебя, – прохрипел Альгирдас и закашлялся, подавившись кровью. – Это ты боишься. Меня.

Он услышал, как где-то в палатах вскрикнула Эльне, и упал Дигру в ноги:

– Прости, Старейший.

В первый раз сделал это сам, не дожидаясь приказа. А подняться уже не смог. Не хватило сил.

Дигр хмыкнул и вытер об него испачкавшийся в крови сапог.

…Боги, зачем вы создали людей сильными?

Жирный Пес уже отворачивался, когда Альгирдас заговорил вновь, осмелился подать голос без разрешения хозяина, зная, что за этим последует новое наказание, моля о том, чтобы наказали его. Его, а не Эльне.

– Старейший…

Плеть свистнула, влажно чмокнув об иссеченные плечи. Альгирдас мог перехватить ее, рвануть на себя, прежде чем зарвавшийся пес успеет разжать руку. Бросить врага на окровавленную солому и порвать ему горло. Руками. Зубами.

И убить этим жену и сына.

Он только сжал зубы. И поднял голову, чтобы видеть лицо Дигра, улыбку, и снова это странное выражение в глазах.

– Говори, – бросил враг.

– Я предлагаю тебе договор… Старейший.

Как мало надо, чтобы в теле раба вновь ожил князь! Опасно меняется голос, и вот-вот в глазах Дигра появится гнев, и надо смотреть вниз, надо следить за собой, за тем, чтобы не расправлялись плечи, чтобы стоя на коленях не быть выше, во всем выше этого… Старейшего. Не забывай, Паук! Отныне он – князь, пусть даже для тебя одного.